Вилль Бертхольд - Гибель линкора «Бисмарк». Немецкий флагман против британских ВМС. 1940-1941

«О боже, цельтесь лучше! Точнее! Будьте спокойнее! Сосредоточьтесь! У вас немало времени. Еще пятнадцать секунд, еще десять. Ради бога, попадите в нее!»

Ржонка стоял на кормовой палубе, в 3–4 метрах от зенитной батареи. Он видел, как мчится торпеда.

– Бежим! – крикнул он Бенке. – Туда, на другую сторону.

Они чуть отбежали в направлении правого борта и упали ничком.

Затем последовал взрыв.

Содрогнулась вся корма. В следующий миг «Бисмарк» развернулся влево по малой дуге, а затем пошел по кругу.

Снаряд угодил в рулевое устройство.

Руль напрочь заклинило.

Нужно было ставить дымовую завесу! Но дымовая установка выведена из строя.

– Не стойте там! – заорал офицер на Ржонку и Бенке. – Выясните, что повреждено.

Дымовая установка располагалась у самого края кормы. Старшие матросы подняли крышку. Трубы погнуты, обшивка покороблена. Бенке спустился в аппарат и направил включенный фонарик в клубок металлических соединений.

– Осторожнее, – напутствовал его Ржонка.

В тот же миг он увидел, как 380-миллиметровое орудие стало совершать круговое движение, пока его ствол не остановился как раз в направлении кормы. Прямо перед собой Ржонка увидел жерло орудия. Он потащил вверх Бенке и отпрыгнул вместе с ним в сторону. Грянул выстрел. Обоих моряков швырнуло взрывной волной на палубу.

«Бисмарк» получил повреждения. Руль застрял в положении почти 20 градусов влево. Гребные винты не могли вести судно. Должно быть, они тоже вышли из строя. «Бисмарк» вертелся по кругу.

Наконец, корма скрылась в дыму. От дымовых буев.

Снова налетели самолеты. Один «Свордфиш» попытался сбросить торпеду прямо на палубу. Он делал боевой заход с носа корабля.

Грянул залп 380-миллиметровых орудий башни.

Взрыв в воздухе, и самолет исчез. Прямое попадание.

Наконец самолеты удалились.

За дело взялись ремонтные бригады. Водолазы спустились под воду к рулевому устройству. Они работали отчаянно, но без пользы. По кораблю прозвучало объявление:

– Рулевое устройство повреждено. Ведутся ремонтные работы. Устранить повреждение возможно.

Когда водолазы вновь поднялись на палубу для доклада, они были изнурены до предела. С них стекала ледяная вода. Их угнетала безрезультатность работ. Устранить повреждение было невозможно. Ситуация выглядела безнадежной. Обо всем этом они доложили офицерам. Те приказали им не распространяться о своих наблюдениях перед матросами.

Пока экипажу внушали уверенность и оптимизм, «Бисмарк» слал в эфир отчаянные радиограммы.

В 8.54 вечера адмирал Лютьенс радировал: «Атакованы самолетами с авианосца противника».

В 9.05: «Корабль утратил способность маневрировать. Приблизительное местонахождение 47 градусов 40 минут северной широты, 14 градусов 15 минут западной долготы. Попадание торпеды в корму».

В 9.15: «Попадание торпеды в середину корабля».

В 9.17 главнокомандующий германскими ВМС западного направления во Франции в ответ радировал: «По донесениям с подводных лодок, один линкор, один авианосец находятся приблизительно в точке с координатами 47 градусов 50 минут северной широты, 16 градусов 50 минут западной долготы, следуют полным ходом».

Примерно через час западное командование снова связалось по радио с «Бисмарком» и сообщило, что всем наличным подводным лодкам приказано поспешить к флагману на помощь…

С первых же секунд сражения капитан-лейтенант Вернер Нобис не стал себя обманывать. Отныне движение «Бисмарка» оказалось во власти моря, штормового, жестокого моря. Корабль двигался по течению вопреки своей воле – двигался в направлении противника. Англичанам оставалось просто занять боевую позицию. Им оставалось просто сконцентрировать свои силы. О настоящем бое не могло быть и речи.

«Бисмарк» ожидала казнь, но отнюдь не бой…

Ночь дала сомнительную передышку. Она тысячекратно усиливала в людях страх смерти. Отупляла их и в то же время вызывала нервное возбуждение. Думы становились пыткой. Надежда превращалась в глупость. Глупость – в надежду. Руки дрожали, взгляд обессмысливался, ныли животы, голоса садились. Но возвращались мысли. Мысли о Дайне… Чем более безнадежной становилась обстановка, тем ближе становилась девушка из Опорто. Не было спасения.

Ни от смерти, ни от Дайны…

В ту ночь в Португалии, когда Вернер Нобис стоял у входной двери дома Дайны, когда он целовал девушку, когда хотел попросить у нее деньги и одежду, но с губ срывались только слова любви, в ту светлую лунную ночь он мог изменить все к лучшему.

– Что у тебя за вид! – воскликнула Дайна. – Войди в дом, вымойся.

– А твоя мать?

– Она все поймет.

Он вошел в дом вслед за ней. Видел ее изящную фигуру, и, пока ее близость бросала его то в жар, то в холод, заставляла его ощущать себя одновременно счастливым и несчастным, он забыл, что являлся немецким офицером, находящимся в бегах из лагеря для интернированных лиц. Он забыл, что бежит в Германию. Бежит на войну. Что стремится оставить мирную жизнь, потому что считает: этого требует от него так называемый долг.

Потом он сидел рядом с ней. Дверь на балкон была открыта. Стрекотали сверчки. По радио звучала мелодичная музыка. На столе – бутылка коньяка. Свет выключили.

Какая была нужда в свете той ночью?

Впервые он оказался с ней наедине. Впервые в жизни он любил по-настоящему. Но этой единственной настоящей любви пришлось стать нереальной. Этого потребовала война. Этого потребовал кодекс чести немецкого офицера. И Вернер Нобис полагал, что следовало подчиниться этому требованию.

– Ты бежал?

– Да.

Она пригладила его волосы.

«Какой же я мерзавец, – подумал Нобис. – Зачем я встретился с ней снова? Все шло хорошо. В этой стране тебе не нужны деньги. И тренировочного костюма достаточно. Кого волнует здесь беглый интернированный немец? Кто здесь интересуется чем-нибудь другим, кроме солнца, смеха, мира, вина и необременительной работы в собственное удовольствие? Жить, дышать, свободно чувствовать себя в счастливой, довольной и мирной стране…»

– Ты останешься со мной, не так ли? – спросила Дайна.

– Да, – ответил Нобис.

Он лгал. Лгал в охотку. Боже мой, какой сладкой может быть ложь! Она может очаровывать два или три часа, а то и вечность, позволяет забыть, что время делится на секунды.

– Ты голоден? – поинтересовалась она.

– Нет, нисколько.

Дайна улыбнулась. Вернер Нобис не видел, но почувствовал ее улыбку.

– Ты так же счастлив, как и я?

– Да, Дайна.

– Тогда все хорошо, – прошептала она. – Так и останется… Боже мой, как я рада, что в тебе наконец проснулся здравый смысл. Я уже почти потеряла надежду. А ты?

– Я думал так же. После того как ты покинула госпиталь, я не знал, куда деться.