Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

«Они хотят заставить меня осудить родную дочь», — подумал Шафров и ощутил, как от этой мысли что-то тяжелое стянуло грудь, беспощадно сдавило сердце и сознание начало оставлять его.

— Выпей, Саша, выпей, — услыхал он сквозь звон в ушах настойчивый голос жены. Он выпил лекарство и отрешенно смотрел на Старцева и Новосельцева, с трудом припоминая, на чем остановился их разговор, что должен ответить?

— Ваша дочь запятнала и вашу честь офицера русского военно-морского флота, — вкрадчиво напомнил Старцев Шафрову.

Напоминание о чести послужило тем толчком, который вернул Шафрову силы. Он выпрямился на подушках, почувствовав, как вновь гулко раздавались в груди удары притихшего было сердца.

— Позвольте, господа, — ответил он резко, — о моей чести побеспокоиться мне самому.

— Наконец, ваша подпись обезопасит и вас, — вставил Новосельцев, — Ведь не исключено, что…

— Дайте мне ваше обращение, — потребовал Шафров, не желая слушать Новосельцева.

— Прошу, Александр Александрович.

Старцев достал из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенный плотный лист бумаги с четко отпечатанным на пишущей машинке текстом, протянул Шафрову.

Прочитав обращение, Шафров недовольно сдвинул к переносице брови, прикрыл глаза нервно подергивавшимися веками. Многое он мог ожидать от Старцева и Новосельцева, но такого падения перед генералом Фолькенхаузеном, такого выражения верноподданнических чувств и славословия Гитлеру, такой клеветы на Марину и позорного осуждения ее поступка при всей его фантазии вообразить не смог. Душу его ломал, крушил гнев. Приоткрыв веки, он уничтожающим взглядом скользнул по настороженно-выжидательным лицам Старцева и Новосельцева, сказал с жестокой решимостью:

— Увольте, господа, но я своей подписи под этим, с позволения сказать, обращением, не поставлю.

— Почему? — требовательно спросил Старцев.

— Это… Это… — подбирал Шафров нужные слова, — Это документ человеческой подлости.

— Прошу осторожнее в выражениях, Александр Александрович, — вспылил Старцев. В его голосе послышалась угроза, но Шафрова было уже не испугать.

— Других слов у меня нет и быть не может, — отрезал он, до крайности возмущенный, — Вы, господа, клянетесь в верности фашистам! Тем самым фашистам, которые топчут грязными сапогами и нашу родную, Богом освященную землю, которые заливают ее кровью русских людей! Русских! — подчеркнул он, горячечно всматриваясь в пылавшие гневом лица Старцева и Новосельцева, — Понимаете ли вы, в какое положение ставите русского человека за рубежом? В положение союзника Гитлера!

— Господа, не достаточно ли? — попыталась остановить спор Людмила Павловна, — Александр Александрович тяжело болен и…

— Нет, нет, — потребовал Шафров, — Позволь мне выслушать их до конца. Другого случая, возможно, уже не представится.

— Как изволите, милостивый государь, — согласился Старцев, полагая, что еще не все кончено, что, дав успокоиться Шафрову, можно будет продолжить выполнять задание Нагеля. — Как вам угодно. Я действительно еще не все сказал.

В присутствии женщины мужчины поразительно быстро взяли себя в руки, успокоились.

— Так что вы еще хотели мне сказать? — после нескольких минут молчания спросил сдержанно Шафров. — Я готов выслушать.

— Мы понимаем, что утомили вас, Александр Александрович, — оправдывался Новосельцев, — но, видит Бог, мы пришли к вам с добрыми намерениями.

— У меня мало надежды, что вы правильно поймете, — вновь дипломатично, издалека начал Старцев.

— Я еще в своем уме, господин генерал, — парировал Шафров.

— Видите ли в чем дело, Александр Александрович, — приступил Старцев к выполнению более щекотливой части своего визита. — Ситуация такова, что убийство Мариной немецкого офицера принимает нежелательный оборот — приобретает политический характер. По-ли-ти-че-ский! — по слогам подчеркнул он, — Вот в чем вся трагедия положения. Могут найтись люди, бельгийцы, русские, которые последуют примеру Марины. Это закономерно вызовет ответные меры немецкого командования, в результате чего прольется кровь, в том числе и кровь русских людей в Бельгии.

— Война без потерь и крови не бывает. Это вам, господин генерал, достаточно известно, — заметил Шафров.

— Да, конечно, — согласился Старцев, — Но наша миссия к вам, Александр Александрович, связана именно с тем, чтобы предотвратить возможные жертвы и ненужное пролитие крови.

— Каким образом? И при чем здесь я? — Старцев будто и не торопился с ответом — снял очки и долго протирал их лоскутком замшевой кожи. Покончив с этой процедурой и водрузив очки на место, он пристально посмотрел на Шафрова сквозь блестящие чистотой стекла, начал также медленно, как и важно.

— Мы полагаем, что для предотвращения возможных осложнений, которые могут привести к ненужным жертвам, было бы хорошо, если бы вы соблаговолили встретиться с Мариной Александровной и уговорить ее публично, я подчеркиваю, публично осудить свой поступок и попросить помилование у немецкого командования.

Старцев закончил свою мысль, снял очки и выжидательно уставился на Шафрова.

— Вы предлагаете мне роль предателя дочери? — хриплым, прерывающимся от удушья, голосом спросил Шафров.

— Ну, зачем же так? — сделал удивленный вид Старцев, — Какое предательство? Речь идет об элементарно простом — осудить свершенное и попросить помилование. Я не понимаю крайность вашего суждения, Александр Александрович. Не понимаю.

— Простите, — неожиданно в разговор вмешалась Людмила Павловна, обращаясь к Шафрову и Старцеву, — Простите великодушно, но я — мать Марины и не могу оставаться в стороне, когда речь идет о жизни или смерти моей дочери, — Она посмотрела на Старцева с мольбой. — Скажите честно, Семен Сергеевич, Марину освободят, если Александр Александрович сделает все, что вы предлагаете?

Болезненный взгляд Людмилы Павловны застыл на холеном лице Старцева в ожидании ответа. С первых минут появления в доме Старцева и Новосельцева она поняла, что их визит не сулил ничего хорошего, и пока в разговоре с Шафровым прямо не затрагивалась судьба Марины, она сдержанно прислушивалась к каждому слову, считая, что не женское это дело — вмешиваться в серьезный мужской — разговор, но когда Старцев поставил на карту жизнь ее дочери, она не выдержала.

— Весьма возможно, — ответил Старцев.

— Освободят? — не удовлетворилась Людмила Павловна уклончивым ответом.

— Освободят.

— Так в чем же дело, Александр Александрович? — повернулась она к Шафрову. — Поговори с Мариной.

— Право же, суждение Людмилы Павловны куда благоразумнее вашего, Александр Александрович, — заметил Старцев.