Георгий Венус - Зяблики в латах

— Если б туда… на аэроплан, да посмотреть бы!.. — сказал поручик Науменко, подымая голову.

— Подожди минутку, — увидишь! Но ждать пришлось часа три.

Три часа 1-й и 2-й батальоны нашего полка лежали в степи.

Было жарко.

— Странно… И справа и слева море, а ветра нет.

— Тень бы какую!.. — И, звякнув густо набитыми подсумками, подпоручик Басов медленно повернулся на живот и уткнулся лицом в траву. Фуражка сползла на его лоб, на седой затылок легла трава.

— Поручик, а сколько вам лет?

— А сколько у вас языков, поручик Науменко? Неужели помолчать не можете?

…Аэропланы над нами летели к северу.

— Сюда! Веди сюда!

Какой-то солдат отводил в тыл двух ободранных пленных.

— Эй! Да живо!

Пленных подвели к тачанке генерала Туркула. Наклонив головы и плечи и опустив руки, они стояли неподвижно, и казались низко подвешенными над землей.

— Коммунисты? — спросил генерал Туркул, свесив над колесом тачанки одну ногу.

Не подымая головы, пленные что-то ответили. Туркул зевнул.

— Веди! — Потом развернул на коленях карту и зевнул снова.

— …Сюда! Сюда! — минут через пять вновь закричал он. И опять подвели пленного, уже босого, в рваной ватной кацавейке и без фуражки.

— Коммунист?

— Черт ма, коммунист!.. Мобилизованный.

Около тачанки собрались солдаты. Туркул вновь что-то спросил. Что — я не разобрал. Солдаты вкруг тачанки гудели.

— Меня это? — переспросил пленный.

— Ну, а конечно! Не меня же!..

— Могилиным меня звать.

И вдруг, встряхнув кудрями, пленный чему-то улыбнулся. И точно в ответ на улыбку пленного, Туркул засмеялся тоже.

— Могилин?.. В могилу Могилина! — закричал он, уже захлебываясь хохотом. — Эй, вы там!..

Пленного повели за тачанку…

Подняли нас через полчаса.

— …Марковцы, говорят, отходят.

— Черт дери!.. Словно как кашу варят…

— Слышите?.. Слышите?..

Мы уже шли через степь. Но вот штабс-капитан Карнаоппулло нагнал роту. Он задыхался.

— Не волнуйтесь, поручик! Все будет исполнено. Патронную двуколку я подтяну ближе. А связь с цепями… Поручик Кумачев даже не обернулся.

Когда 2-й батальон входил в Первоконстантиновку, солнце уже спускалось за края крыш. Крестьян в деревне не было видно. Опять несли раненых. Перевязочный пункт находился возле ворот хаты, около которой остановилась наша рота.

— Сестра! Разрывными?.. Правда?..

— Сестра, вы были в цепи?.. Скажите, — курсанты, наверно?..

Сестра и фельдшер Дышло молча рвали бинты.

…Уже 7-я и 8-я роты пошли в бой. 5-я и наша лежали на улице. На улицу залетело несколько пуль… Взобравшись на забор, безрукий батальонный смотрел в бинокль.

— Слушайте, — сказал кому-то недалеко от меня лежащий поручик Науменко. — Не кажется ли вам…

И вдруг он уперся о ладони и быстро поднял голову. Батальонного на заборе уже не было.

— Сестра! Сестра!.. — кричал над канавой связной.

Батальонного положили на подводу. Но подвода не пошла в тыл. Раненный в грудь навылет батальонный остался руководить боем.

— Ше-ста-я!..

Мы вскочили.

Я видел, как подпоручик Морозов нахмурил вдруг запрыгавшие брови и как, отвернувшись в сторону, перекрестился подпоручик Басов…

За деревней подымались холмы…

Рассыпавшись в цепь, наша рота шла, не стреляя. Красных не было видно, — они лежали за холмами.

Мы вышли на линию наших соседних цепей, приблизительно на версту от Первоконстантиновки.

— Цепь, стой!

…Несло пылью цветущей травы.

…Я лежал около Зотова и, выдвинув вперед винтовку, наблюдал, как бронзовый ленивый жук взбирался на стебелек качающейся травы. Раскачиваясь, стебелек гнулся…

Справа от меня лежал Горохов. За ним — Телицын.

— Телицын, холодная?? Телицын отнял от рта флягу.

— Да откуда?..

…А жук уже взобрался на самую верхушку стебля и, выставив усы, о чем-то задумался, не зная, очевидно, что делать ему дальше…

— Телицын, да глоток только!..

— Отстань!.. Вишь, двинем сейчас…

— Це-е-епь…

Мы встали и пошли, вскинув под руку винтовки. А далекие фланги цепей уже завязали бой и наступали, низко пригнувшись к земле…

— А где капитан Карнаоппулло? — спросил я поручика Кумачева, размеренным шагом идущего вдоль цепи. Поручик улыбнулся.

— А где ему быть? Доставкой патронов ведает… Но клянусь богом…Вдруг он остановился.

На мгновение остановился и я. За холмами что-то загудело.

— Комиссар объезжает. Видно, дела у них не совсем… Но кончить поручик не успел. На холмы, сверкая синей броней, быстро вползла цепь броневиков.

— Ура! — крикнул поручик Кумачев и бросился вперед, размахивая в воздухе ручной гранатой.

Но пулеметный огонь снизу, сверху — шрапнель скорострельных пушек Гочкиса сразу же смяли нашу цепь, зигзагами ее выгнули и отбросили назад. Я тоже бросился назад, потом повернулся и выстрелил в ближайший броневик. Винтовка ударила меня в плечо и повалила. Когда я вновь вскочил, винтовки под ногами у меня не было — только ствол и вкруг него щепки. Я схватил ствол…

Броневик шел возле меня…

— Цепь, назад! — где-то впереди кричал поручик Кумачев. — Це-е-епь…

Я видел сквозь пыль, бегущую за цепью, как повалился на землю Зотов.

— Зотов!.. — крикнул я, добежав до него. Возле него лежала фуражка, под самым ухом. В фуражку что-то медленно сползало, красное и круглое. Сползая, делалось все выше, круглей и краснее.

— Це-е-епь! — уже далеко передо мной кричал поручик Кумачев.

Возле меня — все на том же месте — кто-то волчком кружился. Упал… Изо рта Горохова била кровь.

— Це-е-епь…

Я вновь бросился назад, тоже в волны бегущей пыли. Но рота бежала уже за пылью. Когда пыль нагоняла роту, цепь сразу редела и бежала еще быстрей.

Медленно качаясь, передо мной поворачивался броневик.

— Це-е-епь…

Потом броневик остался позади…

— …Спа… спасите!.. Бра-атцы! — кричали раненые, хватая нас за ноги.

…Я помню красное солнце. Сквозь пыль оно казалось бурым…

— Бра-а-а…

А за нами гудели броневики, дробились в сухом треске пулеметы и, как камни в битом стекле, звенели скорострелки Гочкиса…

Полк бежал вдоль главной улицы Первоконстантиновки. Поперечные улочки были уже заняты красными. Красные выкатывали пулеметы. На скрещении главной улицы с поперечными лежали друг на друга упавшие тела. Тела ворочались и шевелились, как шевелятся, очевидно, холмы при землетрясении.

— Беги! Беги! — кричали за нами. И мы бросились вперед… Быстро темнело.

…И опять взошла луна. Такая же желтая, как в ночь перед тем над Армянским Базаром.

Черной смолой сползал полк с Перекопского вала.

Мы шли назад — к кострам.

Опустив ствол разбитой винтовки до самой земли, я шел среди солдат и офицеров чужих рот.

На валу стоял генерал Туркул. В глазах у него я видел слезы.