Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы

Старики просили русских офицеров не грубить женщинам, не досматривать их, не входить на женскую половину.

Родькин не сомневался, что такая просьба поступит. С ней нельзя было не согласиться. Так диктовал Адат. Старейшины тоже понимали, что село из 394-х дворов задействованной силой зачистить, как собровцам диктовал приказ, нереально. А вот нарваться на боевое сопротивление — было реально.

Миронову не хотелось думать, что сводный СОБР завели сюда на разведку боем. Реальность диктовала проведение здесь не зачистки, а полномасштабной войсковой операции. В оперативных сводках Старые Щедрины занимали особое место. Информация о наличии в селе боевиков и схронов с оружием поступала регулярно. Периодически здесь появлялся Руслан Лабазанов — кровник Дудаева. Зачем? Команду на спецоперацию в селе все время придерживали, а тут, неожиданно, срывая все планы, СОБРу сказали: «Фас!» «Мы непредсказуемы, потому что непредсказуемы наши генералы», — в этом Миронов убеждался регулярно.

— Вы меня хоть кверх ногами подвесьте! — начинал горячиться старик в зеленой феске. — Ну нет у меня автомата!

— Мы пойдем в адреса, которые есть в нашем списке, — успокоил старика Миронов.

— Людей оговорить могут! — не унимался старейшина.

— Пусть приготовят документы на автотранспорт, Если в паспортах будет печать с волком, доставляйте обладателей таких документов сюда, — Миронов перевел разговор со старейшинами в инструктаж собровцев и чеченских милиционеров.

Начальник Шелковского райотдела милиции вмешался в разговор:

— При Дудаеве на каждом повороте торговали оружием. Власть всячески способствовала его приобретению. У нас тоже есть список с именами боевиков — уроженцев села. В списке 39 фамилий, четверо из этого списка принимали участие в расстрелах федералов. Список в сейфе остался. Не знал, что может понадобиться. Нам надо чаще состыковываться. — Полковник Д. снова упрекнул командированных в его район собровцев.

— Состыковывались уже, — с заметной горечью сказал Родькин.

Миронов продолжил инструктаж:

— По улицам идти двумя группами: одна по левой стороне, другая по правой. В хвосте «Урал» или бэтээр. Вести себя корректно.

— Уважаемые отцы! — обратился к старейшинам Родькин. — Наша задача — не допустить кровопролития. Сделайте так, чтобы во время мероприятия брат не бегал к брату на другой конец села. Чтобы женщины и дети находились дома. Мы будем работать без грубости. Судя по всему, мы к вам еще не раз наведаемся.

На добровольную сдачу боевиков и выдачу оружия собровцы не рассчитывали. Во время десятиминутного перекура, Родькин сказал Миронову, что с чеченцами о добровольной сдаче родственников — боевиков разговаривать трудно, практически бесполезно. На фильтрах арестованных людей бьют по-черному. В Чечне это не тайна. Поэтому все боятся фильтрационных пунктов, как огня.

Миронов вышел в эфир:

— 310-й, я 32-й. Начинаем работать. Усилить наблюдение.

Он с двумя телохранителями остался в здании. А Родькин, начальник милиции и старики, шумно переговариваясь, вышли к людям, толпившимся во дворе. Дождь не разогнал людей по домам. Начальник райотдела коротко объяснил собравшимся, что сейчас будет происходить в селе. Толпа начала быстро рассасываться.

Родькин вернулся к Миронову, не захотел оставлять его в одиночестве. Информация по рации поступала регулярно. На столе перед старшими офицерами был подробный план села, который им передал руководитель сельской администрации. Уходя на проверку паспортного режима вместе со стариками, Усман по просьбе Родькина достал план из сейфа. И теперь, получая сообщения, собровцы отмечали продвижение своих людей на плане — схеме.

Мы не стали заходить в дома по-боевому, как обучены — это значит, страхуя друг друга, открывая двери хозпостроек крюками на длинных веревках, проникая внутрь с задержкой, чтобы не подорваться на чеченских растяжках, минах-ловушках. В нашей группе был говорливый, всем недовольный старик в зеленой феске и галошах с загнутыми носками, как у персонажа из сказки «Маленький Мук». С нами шли еще два чеченских милиционера. Поэтому мы, собровцы, чтобы не травмировать старика, вели себя так, словно войны в Чечне не было. Вежливо здоровались, спрашивали про наличие в доме оружия и наркотиков, предлагали выдать их добровольно. Получая в ответ недоуменные взгляды хозяина дома и домочадцев, заглядывали в помещения, осматривали пустые углы, открывали домовую книгу, проверяли документы и уходили в другой адрес. Везде жили добропорядочные, уважаемые граждане. Было трудно предположить, что в Старых Щедринах жили специалисты, способные разграбить грузовой поезд за какие-то тридцать минут и уйти, оставив на поживу чеченской милиции один вагон нетронутым. «Моя добыча — это и твоя добыча», — закон волчьей стаи здесь соблюдался свято. Ещё и поэтому старо-щедринцы были неуловимы.

Раздражала бессмысленность наших действий. Попадались типы с правильными документами, но только что сбритыми бородами, нагло усмехавшиеся нам в лицо. Они, конечно, были достойны ордена Сутулова с закруткой на спине. Но нам приходилось с каменными лицами, запоминая облик этих подозрительных субъектов, выходить ни с чем. Только у одного чечена в 14.40 дня мы забрали незарегистрированное охотничье ружье. Он долго шел за нами следом и, чуть не плача, просил двухстволку обратно.

— Я пастух, — говорил, — Мне без ружья нельзя. Как от волков овец сберечь?

— Из автомата будешь отстреливаться, — строго сказал я. Только после этих слов чеченец отстал.

Чечня поражала обилием домов с большим личным достатком. Откуда проистекало богатство — я старался не думать. Мужчины здесь жили по принципу — сначала семья, род, тейп и только потом нация. Для современной капиталистической жизни — самое то. Никаких высоких планок ставить не надо. Сам обогатился — значит, обогатилось и государство. Революционная ситуация в Чечне была налицо. Её пользовались, кто как умел.

Нас насторожило, что калитка была приоткрыта, как будто из дома сбежали при нашем подходе. У меня на подобные обстоятельства нюх.

— Непорядок, — сказал я старику в зеленой феске, который чуть помедлил, но во двор вошел первым. Эту заминку я видел и обострил внимание.

Чеченский двор и сам дом — это государство в государстве. Если бы нас встретил хозяин с женой, я не имел права даже взглянуть на женщину, не то чтобы рассматривать её в упор. Эти знания я почерпнул у терских казаков.

В доме никого не было. Следы поспешного бегства отсутствовали. Люди взяли и просто ушли.

Мы поняли, что здесь можно нарваться… Увидев, что мы подняли автоматы к плечам, сопровождающие нас чеченцы остановились. Мы словно перешагнули незримую нить, которая нас разделила. С этой минуты мы стали жить своей, отдельной от них жизнью.