Андрей Семёнов - Пятая рота

Но кто из нас его не испытывал?!

Пока кто-то копошится в грязи и вонище, я иду чистый, постиранный и помытый. Наслаждаюсь легким ветерком, хорошей погодой, ярким солнцем и синим небом. А в сто раз больше — что не я сейчас ворочаю лопатой на помойке и надо мной нет командиров, чтобы посадить меня на губу.

Карантин распущен, Востриков отбыл в свое подразделение, которое хрен знает где находится, а мой настоящий командир на войне.

Я его еще в глаза не видел.

Как и он меня. Не знакомы мы с ним.

Палатка второго взвода связи мне понравилась с первого взгляда, едва я зашел в нее. Если в модуле было уютнее, чем в казарме, то палатка выглядела уютнее модуля.

Она не была маленькой, хотя и уступала размерами тем палаткам, в которых мы ночевали на границе. Возле стенок стояли кровати: с одной стороны шесть одноярусных, с другой шесть двухъярусных. Несложный подсчет давал знать, что в палатке никак не может разместиться более восемнадцати человек, а восемнадцать — это все-таки не двести! Свет давали несколько окошек в стенках и крыше, а также незакрытые двери. Света было достаточно, чтобы можно было читать газету. Между кроватями был оставлен довольно широкий проход, в котором стояли табуретки и чугунная печка-буржуйка. Стенки палатки были укреплены аккуратно подогнанными друг к другу досками от снарядных ящиков по которым прошлись паяльной лампой, прежде чем олифить. Изнутри — настоящая деревянная изба. Правда, с матерчатой крышей. В левом дальнем углу к доскам была приколочена длинная вешалка, под которой стояла штанга и гири. Значит, тут дружат со спортом. В правом углу такими же досками было отгорожено небольшое, совсем крохотное помещение — штаб батальона. Пространства в штабе хватало как раз на то, чтобы уместить там два письменных стола, две табуретки и оставить место, чтобы входящий мог поставить ногу возле двери. Между штабом батальона и вешалкой имелся второй выход. Если парадный вход смотрел на штаб полка и полковой плац, то запасной выход выводил к палатке хозвзвода, стоявшей за нашей. Второй выход имел небольшой тамбур. С внешней стороны в углу, который образовывали тамбур и стенка палатки, была оборудована курилка, завешанная от солнца и посторонних взглядов масксетью.

Я внимательно осмотрел палатку изнутри и снаружи и решил, что жилище, по солдатским меркам, роскошное и больше походит на дачу, нежели на казарму.

Дневальный, который меня встретил в палатке, полностью оправдывал свое название — «дремальный». Какой-то заспанный, понурый, с потухшими глазами. Уже заморённый, хотя служит столько же, сколько я.

«Родной, да разве можно служить с таким видом? Служить надо весело, на кураже. Тогда и служба легче и кулаков в рожу меньше. А ты ходишь по палатке, еле ноги переставляешь, об свой хрен спотыкаешься. Чмо — не чмо, солдат — не солдат. Не боец — это точно», — подумал я, разглядев его.

Из-за фиксы на верхней челюсти у дневального второго взвода связи была погонялка «Золотой». Он прославился на весь полк единственно тем, что смог перевернуть БТР. Честное слово: на него даже из других подразделений специально приходили посмотреть, на такого умельца! Дело в том, что перевернуть БТР невозможно в принципе. У БТР-70 низкий силуэт и ширина у него больше, чем высота. Такая пропорция делает его чрезвычайно устойчивым на любых углах наклона. Для сравнения положите тарелку на кусок фанеры донышком вверх и попробуйте найти угол, при котором тарелка бы перевернулась. Очень скоро вы убедитесь, что угол этот должен быть где-то близко к девяноста градусам. На БТРе я намотал в Афгане тысячи километров, наш БТР забирался на самые рискованные кручи, но у экипажа даже волос не шевельнулся от мысли, что БТР может перевернуться и похоронить нас под собой. Мы твердо знали, как дважды два: БТР перевернуться не может никогда! И вот, Золотой сделал это. Поэтому, интерес полка к персоне Золотого вполне объясним: точно так же люди приходили бы смотреть на забавного фокусника.

После того, как Золотой зарекомендовал себя как водитель-виртуоз, способный совершать немыслимое, с машины его сняли, щадя боевую технику. Комбат, жалея БТР, который умудрился перевернуть Золотой, решил дать боевой машине шанс умереть достойной смертью на мине или от гранатомета и посадил за руль водителя из другого подразделения, на время операции прикомандировав его ко взводу связи. Золотой, таким образом, остался не у дел, в радиостанциях он не смыслил ни уха не рыла и даже простым автоматчиком его взять на войну не рискнули. Поэтому, пока доблестный второй взвод связи делал связь воюющему батальону, Золотой остался на хозяйстве.

Дневальным.

Он, кажется, об этом нисколько не жалел, а был даже рад такому обороту дела. Дневальным ходить на построения не надо. Пока полк на войне, то можно засыпать и просыпаться когда угодно. Единственно, необходимо три раза в сутки приходить в штаб и докладывать дежурному по полку о том, что «происшествий не случилось». Так разве это трудно? Зато взамен — никакого распорядка дня и полное отсутствие угнетателей-старослужащих. И самое главное — полное отсутствие риска получить ранение, контузию или увечье, не говоря уже о цинковой одежде. Стреляют не по тебе и дороги заминированы не для тебя.

Я оценил такое положение Золотого и нашел, что он устроился даже лучше тех пограничников, которые катаются на катере по Амударье. Те, по крайней мере, когда курили, за пулемет держались, а этому — даже оружие получать не надо!

Кроме штык-ножа, конечно. Но штык-нож, как известно, является неотъемлемым украшением суточного наряда. Тут уж не отбрыкаешься. Носи.

Ко мне он не проявил никакого интереса. На мой вопрос, какое место мне занять, молча показал рукой на одну из коек второго яруса. Тут только я заметил, что на втором ярусе из шести коек были заправлены только две. «Значит», — подсчитал я, — «со мной во взводе будет не восемнадцать, а только четырнадцать человек!». После той тесноты, в которой как кильки в банке ютилось почти двести курсантов в ашхабадской учебке простор спального помещения модуля казался мне футбольным полем. А благоустроенный, красиво обшитый изнутри деревом «особняк», казалось, приснился мне в волшебной сказке! Какая рота связи? Я о ней и думать забыл до самого дембеля, едва переступил порог палатки. Это ведь как красиво надо обустроить свой быт! Даже выходить не хочется. Хочется забраться на свою койку, скинуть сапоги и, вдыхая запах дерева, неторопливо курить, глядя на близкий потолок, обтянутый от пыли белым парусиновым пологом.

Нет, вот это жизнь! Не успел я улечься весь из себя чистый и постиранный на свою койку, не успел докурить даже до середины сигареты, как Золотой позвал меня обедать. Это Афган или курорт? Куда я попал?!