Андрей Семёнов - Пятая рота

На следующий день мы набрали на помойке десяток консервных банок из под сгущенки и расставили их на том же рубеже ста метров, где вчера стояла наша первая мишень. Попадать в банки было труднее и потому интереснее. Через неделю мы отодвинули банки на двести метров. Еще через неделю мы стали отрабатывать стрельбу с колена и стоя, потому, что из положения лежа мы попадали слишком часто и лень было идти за двести метров, чтобы поставить банки на место. Через месяц стрельбы банки нам надоели окончательно ввиду своих больших габаритов. Относить их за километр было лень и жаль сапог. Больше мы по ним не стреляли.

Через месяц на рубеже в семьдесят метров мы расставили по десять гильз от КПВТ. Гильзы были гораздо меньше банок, поэтому попадать в них было труднее. По началу. Через неделю десять гильз убирались десятью выстрелами. На место гильз от КПВТ встали винтовочные гильзы от ПК или СВД. Они продержались всего несколько дней и были заменены нами на гильзы из наших автоматов. Еще через несколько дней мы достигли совершенства. Мы попадали в них и стоя, и лежа, и с колена. Рыжий стал учиться стрелять, лежа на спине, но это уже был излишний изыск.

Венцом обучения стали гильзы от АГСа. Они были размером с водочный колпачок и меньше их в полку гильз было не найти. Из пистолетов не стрелял никто и никогда и только начкар, дежурный по полку и его помощник вешали на портупею кобуру с «Макаровым», заступая в наряд.

Пятьсот сорок выстрелов ежедневно…

Пятьсот сорок выстрелов лежа, стоя и с колена…

Пятьсот сорок выстрелов по банкам и гильзам на различных расстояниях…

Пятьсот сорок выстрелов каждый день после обеда из одного и того же автомата…

Помилуйте! Даже зайца можно научить курить!

Через короткое время мы стали вышибать и эти крохотные гильзы. На десять гильз от АГС на семидесяти метрах нам требовалось одиннадцать-двенадцать выстрелов.

В полку вообще трудно что-либо утаить, а тут третий месяц два придурка после обеда жгут патроны тысячами и автоматный треск стоит на всю округу. К нам стали подтягиваться болельщики и любители. Солдаты и офицеры раскладывали плащ палатки и оборудовали свои огневые рубежи рядом с нашим.

Стали делаться ставки.

Калиниченко предложил пари. На тех же семидесяти метрах расставили по десять автоматных гильз. В магазины снарядили по десять патронов. Условие: стрельба из положения стоя, так как бывшему комсомольскому вожаку жаль было мять и пачкать свою наглаженную «эксперементалку».

Двадцать одиночных выстрелов с соседних рубежей и результат: старший лейтенант Калиниченко — два, младший сержант Семин — шесть.

За минуту работы я стал богаче на две пачки печенья «Принц Альберт» и банку сгущенки. Капитан — начальник строевой части сделал меня богаче на три банки «Si-Si».

Мне понравилась такая жизнь.

Подошли взводники из пехоты. Они посмотрели как я «обстрелял» комсомольца и штабиста и предложили «зарубиться с ними. В запале пари мной было принято. Я «забился» с каждым из них на печенье и сгуху.

Отчертили три огневых рубежа. Расставили тридцать гильз на семидесяти метрах. Болельщиков собралось уже наверное полсотни. Условие то же: стрельба из положения стоя.

«Ну чистый биатлон!».

Результат: лейтенант — восемь гильз, старлей — пять, младший сержант — семь.

Пари я не проиграл и не выиграл, просто предложил старшему лейтенанту заплатить свой проигрыш летехе.

Больше я с пехотными взводниками на интерес не стрелялся. Так, на всякий случай. Да и денег жалко — их у меня и так мало.

Слушок о наших «перестрелках» дошел и до комбата. Однажды, когда мы с Рыжим стреляли, а болельщики делали свои ставки, к нам подошел комбат с АКСом в руках. Он не вмешиваясь посмотрел как мы стреляем, а когда мы отстегнули магазины для перезаряжания, предложил:

— А слабо вам майора за пояс заткнуть?

Готовая слететь с языка фраза: «на что стреляем, товарищ майор?», повисла соплями на моем подворотничке и не прозвучала вслух.

«Может, взрослею?».

Условия те же: десять гильз от 5,45, рубеж — семьдесят метров, стреляем из положения стоя.

Результат: я — шесть, Рыжий — семь, Баценков девять.

— Еще раз, — приказал комбат.

Десять патронов вошли в магазин.

Тридцать одиночных выстрелов один за другим.

Результат: я — семь, Рыжий — семь, Баценков — десять.

Комбат довольный посмотрел на нас, дескать, «учитесь, чижики, у дяди», закинул АКС за плечо и посвистывая пошел обратно в полк.

Стрелять мне больше не хотелось: пропал кураж и интерес.

На следующее утро после развода комбат зашел к нам в палатку, собрал всех наличных связистов и задал смешной вопрос:

— Вы за сколько сумеете разобрать автомат?

Вопрос детской глупости, потому что никого не волнует за сколько мы сумеем разобрать автомат. Если бы меня спросили: «младший сержант, за сколько вы разберете автомат?», то я не сморгнув ответил бы: «за два чека или за пачку печенья». Есть армейские нормативы: разборка — восемь секунд, сборка — девять. И всем наплевать за сколько ты его разберешь, лишь бы ты в норматив уложился. В учебках сборку-разборку автомата отрабатывают десятки раз, доводя движения до автоматизма и даже косорукие укладываются в отведенные восемь секунд… или идут в наряд вне очереди.

Или долго отжимаются.

Или много бегают.

Мастера разбирают автомат и за семь секунд, а суперпрофессионалы даже за шесть!

Разбирать автомат за восемь секунд я умел очень хорошо, поэтому следующие слова комбата вызвали во мне и у всех пацанов смех:

— А спорим, что я разберу автомат меньше, чем за четыре секунды?

Это было все равно, что сказать: «А спорим, я сейчас полечу?» или «А спорим я сейчас сюда приведу Горбачева?».

Хотя от нашего комбата можно было ожидать чего угодно: он и полететь мог и Горбачева бы привел, если это могло усилить боеспособность батальона, но мы слишком хорошо знали что такое автомат, разбирали-собирали его сотни раз и очень хорошо знали, что разобрать его за четыре и даже за пять секунд — не-воз-мож-но!

Человек восемь пацанов окружили комбата, понимающе улыбаясь, мол «товарищ майор шутить изволят». Между тем комбат, не обращая внимания на наши кривые усмешки взял принесенный кем-то автомат и положил его перед собой на стол. Только положил как-то необычно: разбирать автомат удобнее, если повернуть его прикладом к себе, а комбат положил его набок — прикладом вправо, стволом влево, затвором вниз. Посмотрев на автомат, будто пытаясь его загипнотизировать, Баценков встряхнул руками как пианист перед концертом и бросил через плечо Полтаве:

— Засекай.

Полтава снял с запястья электронные часы, отыскал в них секундомер, скинул цифры на ноль и спросил: