Николай Прокудин - Рейдовый батальон

Мы посмеялись над этой грустной шуткой, и Володя распорядился:

— Быстрее сдавай наряд и возвращайся в лоно коллектива, будем весь вечер писать о тебе роман!

В канцелярии, зарывшись в документах корпели Сбитнев и Острогин. Оба трезвые и озабоченные, перед ними с ворохом бумаг в руках стоял писарь, сержант Фадеев.

— Работай, Фадеев, ночью трудись, заглаживай вину! — проговорил командир и выставил его за дверь.

— Что случилось? — спросил я.

— Да вот, гнусяра, у старшины коробку со сгущенкой перед рейдом увел, будто бы я приказал взять! А старшина возьми да переспроси у меня: для чего. Все и раскрылось! Сученок! Сгною писаниной и по нарядам! Садись, по пятьдесят грамм спиртика хлопнем по твоему торжественному случаю! Угощаю…

Володя вынул из заветной железной шкатулки знакомую фляжку, и мы выпили, крякнув и закусив огурчиками. Немного помолчали, потом Володя сказал:

— В принципе правильно, что тебе выпало. Пашешь, дай боже другим, и все без передышки. Наша рота лучшая в полку, а может, и в дивизии. Не Грымову же давать Героя. Как вариант мог быть Острогин, но должность не та. Я большую часть срока в госпиталях провалялся. Поэтому все верно, и не смущайся. Они тебе аванс всучат в виде Золотой Звездочки, а потом пахать на тебе будут! Это как наживка. Теперь ты, словно последний дурак, станешь стремиться подтвердить, что их выбор был верным. Полезешь во все дыры, будешь совать башку в самое пекло. Знаю я тебя! И шею, в конце концов, точно свернешь! Выслушай совета старого воина, и Острога к нему присоединяется: плюнь на всех, не бери на себя много лишнего, чего не потянуть, не воюй за себя и того парня. Выбрали, выдвинули, скажи им мысленно спасибо и служи как служил. Нормально же служил и воевал. А иначе и правда будет третий посмертный Герой — замполит! Из вашего племени политруков ведь только двое было героями?

— Даже трое — все посмертно. Один из них замполит полка.

— Во как мужика угораздило. Бывает, и генералы погибают! Но редко, — усмехнулся ротный.

— Маршалы еще реже, — вставил фразу Сергей.

— Точно. Так что постарайся остаться живым. Живым героем! Будь добр, не выпендриваться, не лезть на рожон. А то из тебя сейчас героизм попрет через край, и коль вовремя не остановят, без башки останешься. Начнешь рвать себя, наломаешь дров, и еще кого-нибудь, загубишь! В общем, дыши ровно, не напрягайся. Я мыслю так: тебе тут «коптиться» под Афганским солнцем еще года полтора! Если наградят, то назначат как Ошуева на вышестоящую должность. Вот тогда мы уже уедем домой, а ты лишних полгодика, как и он, переслужишь.

— Ни х… себе перспективочку дальнейшей службы нарисовал! — возмутился я.

— А ты как хотел! За все нужно платить! Обязательно! Особенно в нашей Совдепии. Будет чудо, если ты не сгоришь в огне войны, они тебя невольно уже подтолкнули. Эх, жалко, что выбрали тебя, не сумеешь ты правильно распорядиться выпавшей удачей. Карьеру ты не сделаешь: подлости и наглости у тебя мало, — задумчиво произнес Сбитнев.

— А может, я попробую и получится?

— Нет, не выйдет! У тебя глаза не подлые, а чтобы карьеру сделать, нужно гнуться, гнуться и еще раз гнуться, как завещал великий Ленин! Каждый день жопы начальству лизать и не просто лизать, а вылизывать! А ты, Никифор, все время умничаешь, пререкаешься. Твой максимум — это батальон, и желательно успеть получить его здесь на войне. В Союзе могут уже не дать даже эту должность. Ну а если в академию проскочишь, то по ошибке ЦК. Дадут полк, долго на нем не удержишься. Ордена, конечно, утонуть не дадут, но и толкать вперед не будут! В вашей политконторе жесткий естественный отбор идет, на самом верху — одни мерзавцы и негодяи. А ваши мерзавцы способны выращивать только себе подобных! На уровне дивизии уже в основном придурки, а в армии, округе — законченные негодяи! Впрочем, это не только в вашей политической конторе, а во всей Советской армии, по всей стране. Страна рабов! Но в твоей организации, это зоологическая особенность, плодить подлецов!

— Что-то ты разговорился! А ты-то как бы распорядился таким счастливым случаем? — спросил я командира.

— Я бы, получив звездочку золотую, не снимал ее ни с кителя, ни с рубашки, ни с майки! И ни одна чувиха не смогла бы мне ни в чем отказать! — мечтательно улыбнулся Володя. — Понятно?!

— А может, я тоже попробую? — хмыкнул я.

— Для этого нужна искра божья. Талант! А ты не ловелас, не орел, словом. Романтик ты, идеалист и балбес, в хорошем значении этих слов. Но попробовать можешь, отчего бы и нет, — улыбнулся Володя.

По прошествии пары часов допроса по биографии он отправил меня отдыхать. Я задумчиво брел по ночному темному полку в свою комнату. Хотелось упасть на койку и привести в порядок перепутавшиеся мысли. Звезды как всегда подмигивали мне сверху. Что-то там, на небесах, запуталось, и карта легла очень даже занимательно. Боги «бросили камни» и шанс выпал мне. Удача! Орден, звание, герой! Это уже даже не звездный дождик, а какой-то звездный ливень! Необходимо теперь, чтобы этот ливень не смыл меня! Главная задача остается прежней — постараться вернуться живым! Это — важнейшая награда на войне. И нужно добиться ее. Что ж, постараемся!..

Ночное небо простиралось над землей, словно гигантский черный шатер. На нем мерцали звезды, как всегда холодные и далекие. Легкий ветерок шевелил волосы, освежал лицо. Я постепенно приходил в себя.

Да и как в этой ситуации не разнервничаться, если из ста тысяч возможных претендентов выбрали меня, единственного. Один шанс из ста тысяч. А ну, как и правда, получится? Я — Герой Советского Союза!!! Москва, Кремль, академия…

Тьфу ты, черт! Совсем ум за разум зашел. Иду, куда ноги ведут, дороги совсем не вижу. Удивительно, что об бордюры не запинаюсь и в густые колючки не забрел. Шальные мысли надо гнать из головы, а то так и до беды недалеко. Вознесешься в мечтах до самых небес — вот тут-то тебя пуля на земле и срежет. Не летай, не воспаряй. Будь проще! Живи, как раньше жил.

— Эй, лейтенант, ты чего это сам с собой разговариваешь? Пьяный или совсем от войны чокнулся? Завоевался, служивый? — услышал я сзади веселый женский голос.

Я запнулся от неожиданности и чертыхнулся в сердцах:

— Черт побери! Понаставили бордюрных камней, чуть в темноте ногу не сломал.

— А ты ходи и под ноги гляди, меньше мечтай, — насмешливо сказала, поравнявшись со мной, кладовщица Лариска.

— Да, что-то я действительно задумался, устал, наверное, очень. Не живем, а существуем, как собаки и даже хуже. У собак хоть отдельная будка есть, а нас общаги и той лишили. Из батальонного модуля выселили к бойцам в казарму. Один взводный на сейфе спит, другой — на столе, а я обычно на полу — в ленинской комнате на надувном матрасе.