Владимир Масян - Замкнутый круг

На свой страх и риск Костерной в тот же вечер устроил засаду у дома Боярчука. Дежурил сам. Ближе к полночи к хате со стороны сада прокралась женская фигура, закутанная в темную шаль.

Костерной дождался, пока она войдет в дом, проверил, нет ли «контролера» поблизости, и без стука вошел через незапертую дверь в сенцы, а оттуда в кухню. За столом под лампой сидела Степанида Сокольчук. Напротив нее рядком — родители Бориса. Вид у всех был испуганно-растерянный.

— Я все знаю, — с порога загудел Костерной. — Она пришла звать вас на встречу с сыном. Поэтому предлагаю в дальнейшем переговоры вести в моем присутствии. Уверен, что я окажусь вам полезным.

Стариков словно громом ударило, а Степанида, белая как мел, сверлила глазами капитана, силилась, но не могла унять дрожь в пальцах.

— За хатой следят? — спросил ее Костерной.

— Нет, — затрясла головой Степанида и вдруг не сдержалась, уткнулась лицом в колени и беззвучно заплакала.

— Ничего, ничего. — Решительным движением руки Костерной удержал стариков на лавке. — У нас еще есть время.

Но Сокольчук выплакалась не скоро. Тетка Тереза уже начала с опаской поглядывать на капитана и вздыхать, опасаясь, как бы чего не вышло. Закрякал и Григорий Семенович. Тогда Костерной велел ему подать холодной воды. Помятая алюминиевая кружка застучала о зубы фельдшерицы. Степанида зашмыгала носом, утерлась концом платка и, наконец, выпрямилась. Но головы уже не поднимала.

— Спрашивайте, — еле слышно проговорила она.

— Когда и где должна произойти встреча? — без обиняков начал выяснять Костерной.

— Послезавтра, на квартире станционной буфетчицы Тышко.

— В котором часу?

— В полдень.

— Борис уже будет там?

— Нет, мы должны прийти первыми.

— Знак опасности оговаривали?

— Если на хозяйке будет надет белый передник, то я зайду в квартиру, если нет — спрошу, почему не отвечают на стук соседи?

— Соседи, конечно, в отъезде?

— Да.

— Дальше?

— Я беру у хозяйки корзину с бельем и выхожу на улицу. При виде корзины Григорий Семенович может заходить в дом.

— Где он должен ждать вас?

— За углом около харчевни. Там всегда много народа.

— Какой знак установлен для Бориса?

— Не знаю.

Костерной нетерпеливо, досадливо прокашлялся.

— Ей-боженьки не знаю, — перекрестилась Степанида.

— Пароль тоже не знаешь?

— Не знаю.

— С кем должен прийти Борис?

— В город его поведет Кудлатый. А с кем он придет на квартиру Тышко, мне не известно.

— Цель встречи?

— Мне не говорили. Но от Сирко я когда-то слышала, что Сидор хотел ограбить почтовый поезд.

Костерной аж дернулся от промелькнувшей в голове догадки: в свою первую встречу с Борисом они с Ченцовым советовали ему устроиться на железную дорогу. Уже тогда они предполагали подобный вариант. Нет, что ни говорите, а государство не зря платит им деньги.

— Где остановится Борис?

— Вряд ли они будут сидеть в городе.

— Меня не интересует ваше мнение. Мне нужны факты.

— Больше я ничего не знаю.

— Будет ли кто-то подстраховывать вас на улице, в доме?

— У Сидора нет лишних людей. Они уходят на новую базу.

— Ну вот! А говорите, что больше ничего не знаете! — и Костерной принялся расспрашивать о банде.

Только под утро он отпустил Сокольчук, предупредив, что в случае предательства с ее стороны он вынужден будет содержание сегодняшнего допроса переправить Сидору. Сказал и пожалел. Понял: нельзя убить человека дважды. Чтобы как-то исправить свою промашку, он неуклюже и чересчур крепко пожал ей руку. Она вскрикнула, и это удержало ее от новых рыданий.

Отцу Бориса он сказал единственное, что мог: «Ваш сын не предатель. Постарайтесь собрать свою волю в кулак и не сорвитесь на встрече. Сведения мы вам дадим. Где и как — это уже наша задача. Помните, что за каждым вашим шагом могут следить. Оступитесь — потеряете сына».

— По идее, мне бы тебя, Иван Петрович, наказать надо, — выслушав капитана, сказал Ченцов. Но в голосе его не было строгости.

Поэтому Костерной безбоязненно огрызнулся:

— Опять же с вас пример беру: все делать самому!

— Но-но! — Ченцов постучал пальцем по столу. — Ошибки только дураки повторяют. А мы должны из них уроки извлекать. Впредь одному на операции ходить запрещаю.

— А если обстоятельства?

— Приказы, товарищ капитан, не обсуждают.

— Теперь понял, — Костерной встал и деланно вытянулся по стойке смирно.

— Пересядь на подоконник, — вдруг попросил Ченцов.

— Это зачем? — некстати спросил Костерной.

Подполковник вышел из-за стола, подвинул к себе кресло, с которого поднялся капитан, и ласково погладил его потертую спинку.

— Одно кресло на весь отдел, — почти искренне вздохнул он. — Раздавишь, как я тогда посетителей принимать стану?

— Один ноль, — осклабился капитан.

— Два ноль, — не согласился Ченцов.

— Это почему?

— Потому что поверил, будто я тебя разыгрываю. А мне казенное имущество и в самом деле жалко. Наверное, потому, что собственного никогда не имел.

Костерной неуклюже переминался с ноги на ногу.

— Что, Иван Петрович, озадачил я тебя?

Костерной и вовсе сконфузился, раздул от обиды щеки.

— Так-то, брат! — Ченцов погрозил ему пальцем. — Впредь не дерзи начальству.

А вернувшись за стол, как ни в чем не бывало сказал:

— Послушай, как бы ты на месте Сидора подстраховал себя в деле с Боярчуком?

Костерной посопел еще с минуту и неохотно проговорил:

— Они только одно средство применяют: берут заложников: От гитлеровцев научились.

— Старики в опасности?

— Да, — не задумываясь, подтвердил капитан. — Надо ставить охрану.

— Не годится.

— Хотя, конечно. Сразу догадаются, что нам все известно. Может, арестовать после встречи?

— Родственники у них где живут?

— В Киеве.

— Сегодня же отправишь Боярчукам телеграмму о болезни родственников и сегодня же посадишь мать Бориса на поезд. Ребята помогут. В Киев я сообщу. Там встретят.

— А Григорий Семенович?

— Надо подумать, как сделать, чтобы он был нужен бандитам до конца операции именно на работе.

— Постараемся.

К обеду предложения по встрече Бориса на предполагаемой явке были обговорены в деталях. Капитан Смолин добивался, чтобы именно его послали на квартиру Тышко, но Ченцов приказал ему устроить засаду в доме Игната Попятных. В душе подполковника еще не улеглась обида на беспрецедентную выходку подчиненного. И хотя рапорт на капитана Ченцов все еще держал в ящике стола, в отделе не могли не заметить, что Смолин постепенно отстраняется от оперативной работы. Большей обиды для чекиста не выдумать Но Юрий Яковлевич демонстративно выказывал свое смирение и брезгливо посмеивался, если ему выражали сочувствие.