Александр Зеленов - Второе дыхание

Человеком он был обстоятельным и серьезным, давно предлагал одинокой хозяйке совместную жизнь, готовый делить с ней заботы о дочерях и взять на себя все тяготы по хозяйству. Но тетя Поля считала, что поздно теперь ей, стара. Не только ведь от соседей, а и от дочерей будет совестно: взрослые. Уж одна теперь как-нибудь и дочек своих подымет, да и с хозяйством управится.

День этот для нас с Зинаидой оказался, что называется, табельным: вечером снова кто-то к нам постучался. Зинаида пошла открывать.

В дверь боком протиснулся Василий Андреевич, законный Калин супруг. Был он толст и сам по себе, а на этот раз все карманы его были набиты, а руки заняты кульками, пакетами, свертками. В черном, из толстого драпа пальто с каракулевым воротником, в высокой, черного же каракуля шапке Василий Андреевич встал у порога, аккуратно пошаркал коротенькими, в новеньких бурках, ножками о половик, раскланялся и начал:

— Здравствуйте! Добрый вечер!.. Здравствуйте... Простите, пожалуйста, за несвоевременное вторжение, — я знаю, Сергей очень болен, — и извините супругу мою, не обижайтесь на нее. Калерия Валентиновна не представляет сама, как глубоко могла вас обидеть. Но мы, в свою очередь, вас... ваш благородный поступок, Сергей, не можем оставить без благодарности, прошу понять меня правильно...

Проходит к столу — и вываливает все эти свои кульки, пакеты и свертки. Лезет за пазуху, достает и стукает рядом что-то завернутое в бумагу и подозрительно напоминающее бутылку. Разгрузился — и тут же еще одна речь.

— Прошу убедительно принять вот это... вот эти подарки, не посчитать, так сказать... Я лично пришел просить вас: пожалуйста, не откажите! Все, так сказать, от души. — И прижимает ручки к груди. — Не откажите, иначе вы нас с Калерией Валентиновной очень обидите. Вы ведь, Сергей, и сами не представляете, что сделали для нее. Вы ведь ее, Калерию Валентиновну, можно сказать, от смерти спасли...

«Уж тебе-то, — думаю, — радоваться совсем тут нечего, разнесчастный ты человек. И благодарить меня не за что. Другой бы на месте твоем поставил мне эту поллитру только за то, чтобы я эту Калю твою впредь никогда спасать не пытался».

Попятился он, пошел. До самых дверей пятился. И не уставал благодарить и кланяться, кланяться и благодарить.

Чудной он какой-то, этот Василий Андреевич! Начальник самого крупного цеха на большом машиностроительном заводе, сотни людей у него в подчинении, инженеров сколько одних, а вот дома жены своей, этой дуры набитой, боится пуще атомной бомбы. Говорят, фронтовик, воевал, даже много раз ранен. Верно, рука у него плохо в локте сгибается, ногу левую до сих пор приволакивает, в слякотную погоду с палочкой ходит, но не знаю, не знаю... Я всегда, на его фигуру глядя, думал, что если кем он и был в войну, то не иначе как интендантом, отъедался небось по тылам. Всей фигурой своей походит он на снабженца, на бывшего интенданта. А что ранен... В общем, не знаю — и все.

Ну, ушел наконец. Развернула моя Зинаида свертки, раскрыла пакеты, кульки — ух ты! Тут и яблоки, и мандарины, и колбаса, и конфеты всякие. Даже баночка черной икры. А в бутылке не водка — коньяк оказался. Вот уж никак не ждал, что Тюфяк такой щедрый!.. А супруга моя:

— Сейчас, — говорит, — мы с тобой, дорогой муженек, пир горой тут закатим, плодами твоего геройства и я попользуюсь.

— Пользуйся, пользуйся! — говорю.

Грипп — это штука такая: будешь лечиться — проболеешь неделю, не будешь — семь дней. В этом вся разница.

Прошло какое-то время — и я поправляться стал. На столе повестка. В суд меня вызывали. Бланков, что ли, у них там не оказалось новых, на старом повестку прислали. «Предлагаем явиться». И тут же: «В случае неявки Вы будете привлечены к уголовной ответственности по такой-то статье...»

Чудно, ей-богу! Выходит, за то, что я жулика задержал, меня же еще и наказать могут.

Но хоть я и отвечал за неявку по этой самой статье, все же в суд не пошел, потому как находился на бюллетене и вообще был слишком еще слаб, а вместо меня в суд отправился объясняться Василий Андреевич. Разумеется, с Калей. Супругу его тоже вызвали. Как потерпевшую.

Он, Василий Андреевич-то, и принес мне ту самую повестку вечером накануне. Принес, поздоровался вежливо, уселся возле моей кровати. Советует, как лечиться от гриппа. Потом говорит:

— Выздоравливайте, поправляйтесь, Сергей, поскорее. И пусть повестка эта вас не беспокоит, в суд я завтра сам пойду с Калерией Валентиновной. Объясню там, как было, все расскажу... Я ведь, кроме всего, и опыт по части обращения с разного рода жульем имею, после демобилизации заместителем начальника исправительно-трудовой колонии был.

И просит меня повторить ту историю — ну, как все тогда получилось. А мне что? — пожалуйста. Я повторил.

Выслушал он. Спрашивает:

— Так он вас з а д е л а т ь грозился?

— Было такое.

— И это вас не беспокоит?

— А почему беспокоить должно?!

Потер он свой подбородок: мда-а... У многих, слышь, существует неверное представление о подобного рода типах. Обычно ведь как думают люди? Если уж человек хулиган, то тем самым он и блатной, и урка. А это неверно. Можно быть самым отъявленным хулиганом и не иметь ни малейшего отношения к ворам. Можно красть, можно систематически воровать — и опять же не быть блатным, уркаганом. Можно даже убийцей заделаться — и все равно к воровскому миру, к блатным этим самым не принадлежать, не иметь никакого отношения к профессиональным преступникам.

— Вам, Сергей, приходилось слышать выражение «вор в законе»?.. Так вот, мир воров «в законе», профессиональных преступников, — мир особый, законспирированный, и проникнуть в него не так-то легко. Тем более простому смертному, ф р а й е р у. В том мире теряют всякую силу все человеческие законы и нормы и вступают в силу свои. То, что для нас, для нормальных людей, противозаконно и аморально, для вора — норма. Они и человечество-то делят на две половины. К первой принадлежат они сами, воры, жулики, урки, к другой — все остальные, ф р а й е р ы.

...Долго сидел он, рассказывал мне. Я его не торопил. Зачем? Пускай сидит. Жена на работе, Валерка в саду, а одному все равно делать нечего, скучно.

Кстати, он много и любопытного порассказал. И я понял, что он никакой не тюфяк, кое-где и ему удалось побывать, кое-что повидать, знает немало.

Перед тем как уйти, предупредил он меня, чтобы я по возможности остерегался. Воры угроз своих на ветер не бросают. Либо заделывают жертву, либо выкалывают глаза. Это уж как получится, глядя по настроению. Расправу причем часто вершат не сами, а поручают ворью помельче, разным «штылетам» и «порчакам», как бы давая им этим визу на право вступления в мир профессиональных преступников.