Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

Весть о войне я услышал дома, где-то к полудню 22 июня 1941 года из знаменитого выступления В. М. Молотова. Наверное, никогда не забуду его голос, интонацию, то, с какой горечью он оповещал наш народ о разразившейся трагедии, и с какой удивительной убедительностью и твердостью заявил о нашей будущей победе, о том, что коварный враг, безусловно, будет разгромлен. Наш коллектив, все мальчики, собрались очень быстро в военкомат, конечно, мы тогда были убеждены, что эта война будет короткая, наша армия разгромит немцев в пух и прах, и в таком настроении мы пребывали первые дни войны.

Но вскоре все изменилось, новости, особенно тяжелые вести с фронтов как-то загипнотизировали меня и моих товарищей. Удручало неорганизованное, подчеркиваю, неорганизованное отступление наших войск, мы поняли, что дело имеем с сильным противником и шапкозакидательство тут не сработает. Ожидая вызова в военкомат, мы не могли решить, что же нужно делать. В начале июля (3 июля) 1941 года, затаив дыхание, я слушал выступление Генерального секретаря нашей партии, а теперь еще и председателя Государственного Комитета Обороны (ГКО) Иосифа Виссарионовича Сталина, который тогда пользовался непререкаемым авторитетом и доверием. Мы с товарищами решили, что ждать нам больше нельзя, и всей группой пошли в военкомат. Там уже полным ходом шел призыв, и нам с огромным трудом удалось попасть к военкому, который еще раз подтвердил, что скоро нас отправят на учебу в военное училище.

Действительно, через несколько дней нас вызвали в военкомат и направили в Тбилиси в специальную авиационную школу. К сожалению, наша группа находилась там только несколько дней, может, пару недель. Нас почему-то не одевали в военную форму, хотя все мы проходили врачебную комиссию, в свободное время помогали курсантам в городке, выезжали на аэродром, рыли капониры для самолетов и т. д. Однако скоро нам все стало понятно. Нас отправили домой в Ленинакан, пообещав, что очень скоро вызовут снова. Пошли слухи, которые потом и подтвердились: школу расформировали, а курсантов отправляют на фронт. В Ленинаканском военкомате нас успокаивали, говорили, чтобы мы не отлучались из дома, что скоро нас вызовут. В ожидании вызова я продолжал свою учебу. И действительно, вскоре нас вызвали в военкомат, прошли мы повторно призывную комиссию, с большой группой выехали в город Орджоникидзе и были зачислены курсантами во второе Орджоникидзевское пехотное училище.

Было очень обидно и горько. Рухнула наша мечта стать летчиками или танкистами. Но делать было нечего, время было военное, и вряд ли была возможность считаться с нашими желаниями. К счастью, училище было очень сильное, образцовое, там была исключительно четкая организация обучения, утром мы поднимались, как правило, в 6 часов. Потом шла физзарядка и начинались занятия. Служба мне нравилась, хотя и была трудной, особенно для меня, так как я слабо владел разговорной русской речью. Именно в стенах этого училища я получил многие знания, пригодившиеся в будущем. Надо сказать, что у нас постоянно проводили тактические занятия, причем занимались всерьез. С большой благодарностью вспоминаю своего первого командира взвода, лейтенанта Выракша, грека по национальности.

Он был для меня не только прекрасным военным воспитателем, отлично знал свое дело, учил нас, но и заботливо помогал, в частности мне, во всех вопросах, особенно в овладении русским языком. Жил он с матерью, был ее единственным сыном. Я помню эту замечательную, добрую женщину, которая заботилась обо мне, как родная мать. Как-то я получил посылку с армянскими сладостями и с радостью понес к ним домой: хотел чем-то отблагодарить этих замечательных людей.

С огромным сожалением и горечью вспоминаю нашу последнюю встречу с глубокоуважаемым командиром. В Сталинграде в дни тяжелых боев он как-то подошел ко мне, отдал свой командирский ремень с портупеей и сказал: «Если погибну, это отвезешь маме, один ты знаешь, где ее найти». До сих пор мне очень горько вспоминать это, так как в этих боях он вскоре погиб, а я был тяжело ранен и не смог выполнить последнее поручение любимого командира.

Вскоре меня назначили командиром отделения, а через некоторое время в училище было сформировано два или три батальона, которые выехали на Северо-Западный фронт. С этой группой уехало много моих товарищей, в том числе и одноклассники. Буквально через несколько дней все наше училище также выехало на фронт. Ехали в товарных вагонах. Поездка была трудная. Наш эшелон часто останавливался, но нам было четко приказано из вагонов не выходить. На станции Ремонтная (это где-то в Сальских степях) нас впервые бомбила немецкая авиация. Фактически это стало моим первым боевым крещением. Картина после бомбежки была ужасная. Кругом разбитые вагоны, машины, стонущие люди, погибшие, одним словом, тяжело даже вспоминать. Дело в том, что наш эшелон не имел никаких зенитных средств. Поэтому немецкие самолеты безнаказанно в течение 15–20 минут бомбили и обстреливали нас. Конечно, наша бессистемная винтовочная стрельба никаких результатов не дала.

От станции Суровикино мы походным маршем вышли на передовую, шли форсированным маршем трое суток и где-то в 120–140 км западнее Суровикина заняли оборону; к сожалению, названий населенных пунктов не помню. Вскоре начались тяжелые бои. Мы были вооружены очень бедно, была одна винтовка на двоих или троих курсантов. Единственным положительным моментом было то, что в нашем батальоне имелось несколько ручных пулеметов Дегтярева, с круглыми дисками (один на пулемете и два в запасе у стрелка). В первый же бой я схватил ДП и прошел с ним до Сталинграда. Надо отметить, что первый бой прошел очень сложно, немцы тогда победоносно воевали, мы драпали, а они наступали. Но мы их хорошо встретили, удачно заняли оборону, крепко окопались, и хотя в обороне была только наша стрелковая часть, без средств усиления, но немцы, будучи самоуверенными, шли сначала во весь рост, с закатанными рукавами, руки вперед, стреляя на ходу из автоматов. Так было первые два дня, но потом, когда мы каждый раз косили их ряды, они поняли, что больше так не пойдет. Тогда начались тяжелые бои, немцы всегда шли в атаку при поддержке танков, бронетранспортеров, у них была высокая механизация. Вот танки представляли для нас самую большую опасность, потому что единственным средством борьбы с ними у курсантов были только бутылки с горючей смесью. Но в итоге мы научились пользоваться ими — надо было просто пропустить танки через окопы, а когда они уже уходили, то по корме бросить бутылку, и такая тактика принесла нам пользу, немцы вскоре почувствовали, что постоянно в атаках теряют танки. Причем шли против нас не легкие танки Т-II, а средние T-III и T-IV, серьезные противники. Нас же к концу боев стали поддерживать английские танки «Матильда» и наши Т-24, но это были маленькие и нехорошие танки, вот действительно помогли нам Т-26, по тем временам это была неплохая машина. В любом случае, первые бои дались нам большой кровью, у немцев уже была определенная система и опыт ведения боя, а мы, молодые советские воины, только-только начали приобретать опыт. Но все-таки нам удалось задерживать немцев в течение полутора недель и заставить их топтаться на одном месте!