Борис Бурлак - Граненое время

— А кто будет популяризировать учение Шахова? Они друг без друга жить не могут.

— Вы читали во вчерашней газете осинковскую статью под интригующим названием «О теоретиках «рискованного земледелия» и практиках высокой агротехники»?

— Отложил на сегодня. Вчера было не до того.

— Порфирий Осинков так распалился, что заявил во всеуслышание: засуха нам впредь не страшна, суховей нам, что слону дробина. Никакой зоны «рискованного земледелия» на юго-востоке больше не существует. Трам-та-рарам!

— Безобразие.

— Дистиллированная демагогия! Ну кому же не ясно, что климат у нас суровый? Нам приходится труднее, чем американцам. И об этом следует говорить прямо. Подчеркивать, что мы и в более трудных условиях, рано или поздно перегоним Америку. А мы, бывает, иной раз преуменьшаем наши успехи, забывая об этом.

— Ты меня уже распропагандировал! Давай-ка лучше посмотрим, как идут дела у строителей. Целую неделю не был у них.

Апрельское солнце расщедрилось, и вязкий чернозем оттаял окончательно. Перепрыгивая с камня на камень, они пробирались вдоль палисадников на западную окраину поселка.

— Цирк, а не ходьба, — сказал Витковский, выбравшись на сухое место. — К осени обязательно заасфальтирую всю центральную усадьбу. Так дальше жить нельзя.

Захару нравилась его настойчивость в строительных делах. Меньше чем за год была закончена ремонтно-механическая мастерская, заложенная еще в первое лето освоения целины, было возведено несколько двухэтажных каменных домов и начаты зернохранилище, школа и Дом культуры на пятьсот мест. Витковский добыл и деньги, и материалы, и оборудование. Ему дали все, хотя и предупредили, что за клуб может влететь. «Пока пронюхают, я уже построю, только бы не печатали в газетах парадных фотографий», — сказал он. И, махнув рукой на городских шефов, он пригласил дикую строительную бригаду, которую занесло сюда весенним ветром с далекого Кавказа. «Отныне над совхозом шефствует солнечная Армения!» — заявил он, подписывая трудовое соглашение с бригадой, которой на радостях пообещал даже премию из директорского фонда, если аккордная работа будет выполнена точно в срок.

— Мы с тобой, Захар Александрович, пропали бы, не подвернись нам эти молодцы, — говорил он сейчас ему. — Видишь, стройка идет полным ходом! Ты, понятно, можешь возразить в том смысле, что нужна система, что нельзя строить, полагаясь на счастливую случайность. Но где твоя система? Организовали в области трест «Целинстрой», вернее, не организовали, а переименовали старый «Совхозстрой». Сменили только вывеску. Управление треста, как и раньше, оставили в областном центре, за тридевять земель от целины. Куда это годится?

— Инерция прошлого.

— А-а, не сваливай ты все на прошлое. Мертвых обвинять легко.

Захар промолчал, он теперь реже ввязывался в спор, тем паче, что Витковский частенько противоречил самому себе. Рассуждая вообще о переменах в жизни, он оставался на прежних своих позициях, а в разговоре о совхозных делах невольно, в силу логики фактов, постепенно сдавал эти позиции. Его воинственное отношение к непорядкам, имевшим давнюю историю, явно не совпадало с его собственными возражениями против тех перемен, в осуществлении которых он уже сам участвовал. Жизнь исцеляет от закоренелого недуга малыми дозами правды; и тут, в Зауралье, более подходящий климат для лечения от этой политической г и п е р т о н и и, чем где-то на курортном взморье.

— Что же ты не лезешь в драку? — спросил Витковский, расценив его молчание по-своему.

— Я сегодня не в спортивной форме.

— Смотри, не расхворайся!

— Нам с вами никак нельзя болеть одновременно.

— То есть? — Витковский прицелился в него наметанным взглядом снайпера.

— Если болеть, то болеть по очереди, — снова уклонился он, не принимая вызова, довольный уже тем, что мысль о постепенном выздоровлении Витковского показалась ему верной.

Так мирно и расстались они (уже не в первый раз), договорившись, что завтра чуть свет разъедутся по отделениям и будут там, не отлучаясь, до победного конца.

«А все же молодец Захар Синев, — подумал сейчас Витковский. — Наотрез отказался от городской газифицированной обители пенсионера, пошел на с н и ж е н и е, но не п р и з е м л и л с я. Жаль только, слабохарактерный очень. Заботится о людях по мелочам, разменивается на добренькие услуги. То есть за деревьями не видит леса. И горячится, и пылит. Смешно, право!»

Он был уверен теперь, что Захар постепенно изменяется у него на глазах, не то, что младший братец, который продолжает покрикивать на стройке. Все-таки старший благоразумнее младшего: наедине с директором может еще немного позлословить, но при людях стал куда осторожнее. Опыт кадрового партийного работника берет верх. Это Василию Синеву легко всех критиковать да осуждать, абсолютно не считаясь с прошлым, а Захар сам отходил столько лет в райкомовской упряжке. Сначала ему тоже, наверное, показалось, что он, Витковский, приехал сюда, на целину, добывать новую славу, но потом, со временем, понял, что ошибся. Потому и чувствует себя иной раз неловко. Ну, а братец его человек неисправимый. Закусил удила и понес во весь опор, никого не видя. Раньше таких осаживали на полном скаку, теперь они пользуются странной безнаказанностью. Ничего, ничего, споткнется где-нибудь, да так, что и не скоро встанет на ноги... Он поймал себя на том, что несколько преувеличивает: ему же почти не приходилось сталкиваться с Синевым-младшим в гражданской обстановке. Однако достаточно того, что было в армии, особенно на фронте. Интуиция подсказывала ему, что Синев с тех пор мог измениться только к худшему. Благо, он почти завоевал на свою сторону Захара. Единый синевский фронт прорван, остальное довершит время, которое работает на тех, кто сам любит работать, а не заниматься демагогией.

Утром к Витковскому явился главный агроном и задержал его с выездом в поле. Павел Фомич еще не видел Вострикова таким расстроенным. Оказывается, вчера он получил громовой приказ из областного управления сельского хозяйства: за нарушение агротехнических правил на весеннем севе ему был объявлен строгий выговор с предупреждением.

Павел Фомич возмутился. Несмотря на ранний час, он позвонил прямо на квартиру начальника управления, потом на квартиру Осинкова. Никто не ответил. Тогда он решил связаться с кем-нибудь из секретарей обкома.

Востриков остановил его:

— Не надо, Павел Фомич, беспокоить людей по частному поводу.

— Какой же это частный повод? Вопрос принципиальный, и я это дело так не оставлю. Не на того напали!..

Востриков с глубоким уважением посмотрел на директора совхоза: недаром говорят, что мир не без добрых людей, — если бы не Павел Фомич, то ему бы не выдержать этого неравного поединка.