Геннадий Падерин - Запах полыни

— Бог небом командует, — санинструктор полез в сумку за порошками для Кости, — а есть еще наземные средства поражения.

— От пули народ в нашем взводе заговоренный..

— Снайпер тоже об этом знает?

— По идее, должен бы знать, но можно и проверить. Сейчас, пожалуй, и займемся этим вопросом.

Парюгин протянул палку Сергею:

— Давай, Радченко, действуй! — И добавил, поднимая палец: — Но без нахальства.

Сергей вздел на палку немецкий трофей, посунул кверху — так, чтобы каска выступала над бруствером. Покрутил влево, вправо, вроде бы «осматривая» местность.

Прошли считанные секунды, и: ти-у-чак!

От удара пули каска крутнулась на палке и, сорвавшись, плюхнулась на дно окопа. Сергей проворно подобрал, принялся вертеть в руках, демонстрируя пулевые отверстия: с копеечную монету на входе и во много раз больше, с покореженными, рваными закраинами — на противоположной стороне.

— Разрывными бьет, — определил санинструктор; подошел, потрогал пальцем зазубрины, поежился: — Под такую подставься, полкотелка снесет.

Костя, тоже поежившись, проговорил с угрюмой усмешкой:

— Напишу богу заявление: если суждено погибнуть, сделай, мол, так, чтобы сразила обыкновенная пуля.

— Пиши, передам, — не замедлил предложить свои услуги Сергей, — у меня с ним прямая связь.

Парюгин вновь поднял палец: к делу!

— Повторим, — кивнул Сергею.

Сергей выставил мишень над бруствером, покрутил, как и перед этим, из стороны в сторону. Пуля не заставила себя долго ждать. И снова от ее удара трофей оказался на земле.

— Повторим.

Опять Сергей проделал все в установившейся последовательности. Подождали. Снайпер молчал. Подождали еще — нет, никакой реакции.

— Смотри ты, как скоро мы отладили взаимопонимание, — усмехнулся Парюгин. — Если так, рискнем теперь лоб подставить.

Придвинул к стенке окопа ящик из-под гранат, достал из футляра бинокль — подарок отца к вступительным экзаменам в институт, поправил пилотку и, зачем-то крякнув, поставил на ящик ногу.

Костя крутнул головой, произнес тоскливо:

— А мне чегой-то боязно.

— Мне самому боязно, — вздохнул Парюгин, — Только не полезешь к танку вслепую, нужна рекогносцировка. Хотя бы самая общая.

Все же Костя остановил его:

— Нет, это не дело!

Повернулся к санинструктору, ухватил за ремень портупеи, точно боялся, как бы тот не сбежал:

— За порошки спасибо, комсостав, теперь выручай каской. Во время последней бомбежки видел ее на твоем, извиняюсь, шарабане. Где она? Не в сумке, случаем?

Санинструктор молчал, смешавшись.

— Ну, ну, не жмитесь, товарищ военмедик, — поддержал Сергей. — Командир жизнью рискует.

— Да разве я — что? — Круглов суетливо полез на дно сумки, под бинты и вату — Вот! Пожалуйста! Какой разговор!

Каска хранилась в вощеной бумаге и блестела, словно смазанная. А может, заботливый хозяин и впрямь помазал чем, заслоняя от ржави.

Он сам нахлобучил каску на голову Парюгину. И хохотнул, довольный собой.

Парюгин поправил ее, приподняв со лба, ступил на ящик. Не в рост — на корточки. Помедлив, начал распрямляться. Без рывков, размеренно. Следя, как сантиметр за сантиметром уползает книзу глинистая стенка.

Наконец открылся сумрачный горизонт. На сером фоне набрякшего неба глаза тотчас ухватили знакомые контуры танка. Однако, увидев его, Парюгин непроизвольно смежил веки. И постоял так — с захолодевшей спиной, пытаясь заставить себя не отсчитывать секунду за секундой в ожидании выстрела.

Снайпер молчал. Выходит, удалось внушить ему, что с ним затеяли игру. Не более того. На этом и строился расчет.

Снайпер молчал. Спина стала оттаивать. Парюгин перевел дыхание и, стараясь не делать резких движений, подтянул за ремешок бинокль, приставил к глазам. Мощная оптика не просто приблизила черную махину, а как бы обозначила в натуральную величину.

От знобкой близости затаившейся под броней смерти опять стянуло спину, но он не позволил себе разглядывать танк, а тем более отыскивать бойницу — переключился на обследование подходов.

Собственно говоря, предложенное Костей решение подсказывалось особенностями местности на занимаемом взводом рубеже. Здесь линию фронта пересекала наискось незаметная со стороны лощинка — она протягивалась узким языком довольно далеко на нейтралку, кончаясь крутой загогулиной метрах в семидесяти от танка. Правее танка.

Степь в этом месте поросла высокой, в метр, полынью. Ветвистой, что твой кустарник. И достаточно густой — такая обычно обитает на залежах. Правда, перед самыми окопами от нее остались расхристанные сиротинки, но по всей лощине, а главное, вокруг танка заросли уцелели. И обещали послужить неплохим прикрытием.

Цепко фиксируя все это сейчас в памяти, Парюгин не вникал в разговор у себя за спиной, а когда, наконец, сполз с бруствера и, сняв каску, поспешно сел на ящик, чтобы скрыть противную дрожь в коленях, ему преподнесли сюрприз:

— Приказ комбата, Парюгин, — сообщил санинструктор, забирая каску, — снайпера не трогать!

— По цепи передали, — подтвердил Костя.

Парюгин отряхнул с груди, с рукавов гимнастерки налипшую глину, поднял глаза на Костю:

— Что еще передали?

Костя лишь пожал плечами. Санинструктор, занимаясь с каской — он принялся вновь упаковывать ее в сумку, — сказал, не поднимая головы:

— Только про снайпера. Дескать, впредь до особого распоряжения.

Парюгин, осмысливая услышанное, все продолжал смотреть на Костю. Костя тем временем сноровисто скрутил цигарку, предложил Парюгину:

— На, покури. И не бери в голову. Дойдет до дела, про нас не забудут.

— Не в том суть, забудут — не забудут, — Парюгин прикурил, затянулся злым дымом, сплюнул под ноги. — Страшатся бесполезных потерь, поскольку, мол, к снайперу скрытно не подобраться…

— Ждут ночи? — предположил Костя.

Санинструктор разогнулся наконец, демонстративно сморщил нос и отогнал от себя облачко дыма; он не курил и не скрывал своего отвращения к табаку.

— И правильно делают, если ждут ночи, — сказал рассудительно, — мне меньше работы.

Сергей, с комфортом устроившийся на своем объемистом вещмешке, негодующе хмыкнул, зачастил в своей обычной манере:

— Ха, ему меньше работы! Как будто немец без головы, как будто совсем чокнутый: поскупится на осветительные ракеты. Да он ночью вдвое, втрое будет настороже…

Парюгин молча курил и все так же сплевывал под ноги, заставляя себя расслабиться, спокойно все обдумать. Расслабиться — и обдумать. Выстроить логическую цепочку, с какой можно будет пойти к Утемову.

Курил, поставив локти на колени, подперев кулаками скулы, курил, сплевывал голодную слюну и совсем не к месту и не ко времени вспоминал, как, бывало, сиживал вечерами его дед — у себя на завалинке, в далеком Прибайкалье: уброженные ноги — в развал, локти — на колени, натруженные кулаки — под щетинистые скулы, и, окутавшись махорочным маревом, задумчиво циркает сквозь прокуренные зубы бесцветную стариковскую слюнцу…