Сергей Русанов - Особая примета

— Стой! Бросай оружие! — раздался окрик сзади. Почти у самого берега на воде покачивался плот, на нем — трое. Два солдата с зелеными петлицами на шинелях навели автоматы на офицеров. Богоев спокойно, не спеша нагнулся и не бросил, а положил на камень винтовочку и, выпрямившись, поднял руки. Петренко последовал его примеру.

— Что за люди? — спросил пограничник с погонами сержанта. — Дед, подгребай к берегу. Кто такие, спрашиваю?

— Офицеры из Ленинграда. Я — подполковник Петренко, а это — капитан Богоев.

— А вот посмотрим. Три шага сюда — и ложитесь.

— Чего смотреть-то? — произнес спокойно старик. — Митрий Богоев и есть. За охотой, Митька? Вы, ребята, не сумлевайтесь, человек мне знакомый.

— О! Дед Антон! Неужели живой?

— Живой, Митрий, живой! Сойди-ка, подтяни плот на скалу, да не порато [7] Порато — быстро, сильна. , а то намокнем…

— Постой, дед, — остановил его сержант. — Извиняюсь, товарищи офицеры, а порядок нужен. Прошу подойти по одному и предъявить документы. Власов, не зевай!..

Проверив удостоверения личности и пропуска, сержант успокоился, еще раз извинился, и все трое вышли на берег. Богоев радостно обнял деда, маленького, кривого на левый глаз старичка с зеленоватой от старости круглой бородкой.

— Вот, товарищ подполковник, я вам про него говорил. Это он водил нас по этим местам в сорок втором году. А где же у тебя глаз?

— А вот нету глаза, Митрий. Жонка кочергой выбила… чтоб на молодых не смотрел! — Старик сипло засмеялся, очень довольный шуткой. — А я и одним-то глазом маху не дам…

— Полно тебе… Небось, бердану твою разорвало?

— Ее, ее! Затвор выбило…

— Постой, а здесь-то ты зачем?

— Да, товарищ сержант, — вмешался Петренко, — вы что здесь — задание выполняете?

— Так точно, товарищ подполковник. Так что вы уж простите, но помешаем вашей охоте, — он взглянул на глухарей, подвешенных к сосновой ветке, — придется вам отсюда перебазироваться.

— А не на одну ли дичь мы с вами охотимся? Вы ведь нарушителя ждете? Ну и мы того же человека поджидаем.

Петренко коротко объяснил, как они сюда попали.

— Вы Дергачева ищете?

— Так точно! — радостно воскликнул сержант. — Ну, теперь нас целый батальон. Как это вы в Ленинграде, а рассчитали… и прямо сюда! И начальник заставы тоже, как с дедом Антоном поговорил, так и решил — больше ему пройти негде. Старик нас и привел сюда, той стороной — больше двух суток добирались, такая трущоба. Топи… еле вылезли.

— Замучились?

— Есть-таки, товарищ подполковник.

— А ты как, дед?

— О! Я еще через ножку могу! — и дед показал, как он может подпрыгнуть через ножку.

— Так это вы вчера рубили в той стороне?

— Я, Митрий, я, плот вязал. А утром, как салму-то прошли, смотрю — что такое на вараке выстало? Банька — не банька, шатер — не шатер…

— Мы уж думали, что опоздали. А тут глядим — вас двое… Товарищ капитан, вы гуся-то убили? Вон, крыло трепещет! — воскликнул сержант.

— Фу-ты, я и забыл про него. Сейчас обуюсь — схожу.

— Да зачем вам? Власов, ну-ка сходи!

— Смотрите не провалитесь — тут топь! — крикнул Богоев вдогонку солдату. Но тот благополучно принес гусака, насквозь пробитого пулей.

— Теперь дело у нас пойдет, — сказал дед Антон. — У них-то, смотри, и котелок есть и чайник, по-богатому живут. Ну, я вас, робята, теперь спать повалю — ночью-то продрогли, а сейчас шелонник подул, днем тепло будет. А я буду обед варить.

Богоев запретил было разводить огонь, но старик запротестовал, утверждая, что днем костер жечь можно — у него дыма не будет, а дух унесет ветром за озеро. Петренко приказал пограничникам не стесняться — лезть в спальный мешок и отдыхать, а сам с Богоевым пошел по берегу озера, чтобы решить, как расставить свои неожиданно возросшие силы в ожидании близкого гостя.

Когда они вернулись, обед был готов, и старик будил крепко уснувших пограничников. За едой, выслушав мнения Богоева и деда Антона, Петренко принял решение: разделиться на две смены и поочередно сидеть в засаде в конце еловой гривы — единственного удобного выхода к Перкеле-Ярви. Выбрали высокую ель, с которой далеко просматривалась тундра и особенно гривы вдоль гряды, по которой должен был прийти беглец. В дневное время один из часовых наблюдает с дерева, другой, ему на смену, сидит у подножия ели. После наступления темноты оба отходят от гривы, один вправо, другой влево, на расстояние двадцати— двадцати пяти метров от опушки и прячутся между валунами. В случае, если с дерева будет обнаружен человек, часовой спускается вниз и утиным манком дает сигнал, по которому все, кроме деда Антона, собираются к гриве.

Если же беглец явится ночью и не разведет костра, а прямо направится к озеру— придется брать его вдвоем.

Поели. Первая смена, Петренко и Власов, отправилась на место. Сменять их в три часа дня должны были Богоев и сержант Бойко.

Прошел день, кончался второй — никто не появлялся на пустынных берегах озера. Петренко начал волноваться: послезавтра прилетит самолет. Неужели Кларк не успеет прийти? Или он погиб дорогой? Или его поймали? Наконец, может быть, они все-таки просчитались? Но и Богоев, и дед Антон доказывали, что шпиона нужно ждать скорее всего завтра. Никакого другого пути с Мас-Вараки ему нет, и явиться он может только по гряде. Болота так отошли за два последних теплых дня, что- ходьба по ним стала мучительной.

Девятого мая, в девять часов вечера, на пост стали Петренко и Власов. Богоев, спустившийся с дерева, сказал, что ничего не видно, но два часа назад с востока донесся ружейный выстрел. Впрочем, он не уверен, может быть, просто дерево упало где-то далеко, на гряде. Небольшой ветер дул с той стороны и мог принести звук издалека.

Петренко занял свое место за двумя большими валунами, шагах в тридцати от опушки ельника. Отсюда хорошо просматривалась северная кромка гряды. Власов расположился метрах в пятидесяти от подполковника, наблюдая за южной опушкой. Вечерний сумрак сгущался, заря, медленно тускнея, передвигалась все дальше к северу. Затихали дневные звуки: смолкли трели кроншнепов над тундрой и песни певчего дрозда на ели. Только несколько бекасов, уже невидимых в темнеющем небе, продолжая играть над топью, блеяли, как барашки, да где-то бормотал и чуфыкал особенно азартный косач. Но и эти звуки постепенно умолкли. Вот с клохтанием пролетела в гриву запоздалая глухарка, и опять все стихло. Потом далеко на гряде загукала большая сова — настала ночь. Молодой месяц слабо освещал тундру и черную массу высоких елей, все казавшихся подполковнику ощетиненным хребтом огромного зверя. Минуты ползли, как часы.