Генрих Гофман - Самолет подбит над целью

Больше пяти километров прошел Георгий, пока не увидел два больших стога сена. Преодолевая навалы снега, добрался к одному из них. Здоровой рукой разгреб сено с надветренной стороны, залез в небольшую выемку и забросал вход. Только теперь почувствовал он, как устал: путь по бездорожью и нервное напряжение измотали его.

Он проделал в сене маленькое отверстие, посмотрел наружу. По гладкой снежной поверхности тянулись длинные вихри поземки. Глубокие следы унтов медленно заполнялись белой крупой.

«Пережду здесь, пока стемнеет, — решил Георгий. — Днем первый встречный опознает во мне советского летчика. На Маныче в станицах могут быть немцы. Надо выходить сразу, как сядет солнце, чтобы успеть перейти Маныч ночью».

Георгий достал сгущенное молоко, вытащил из-за голенища унта нож и продырявил банку.

Этот острый, похожий на финку нож с ручкой из разноцветных кружочков плексигласа — плод кропотливых трудов авиационных механиков — предназначался для защиты на случай, если летчик окажется на вражеской территории. Такие самодельные финки имели многие летчики действующей армии, но в основном это «холодное оружие» применялось при вскрытии консервных банок.

Наглотавшись тягучей приторной массы, от которой слипались губы, Карлов почувствовал, как по всему телу растекается истома. Захотелось спать. Он вытянулся и закрыл глаза.

Поплыли знакомые с детства солнечные берега Крыма.

Он вырос в Крыму. После смерти отца большая семья Карловых оказалась в тяжелом положении. И Георгий, окончив семь классов, пошел работать в зерносовхоз «Большевик». Вскоре он стал комбайнером.

Георгий вспомнил начало своей самостоятельной жизни. Восемнадцатилетний комбайнер Карлов первым в Крыму перевыполнил план уборочных работ и добровольно укатил в Сибирь на уборку хлебов.

В большом заполненном комсомольцами клубе Георгию Карлову вручали первую награду за трудовые успехи. Это был ценный подарок — именные часы. Все эти годы Георгий не расставался с ними.

Он поднес левую руку к уху. «Так-так, так-так, так-так», — спокойно отсчитывал маятник.

В памяти вновь побежали предвоенные годы. Путевка комсомола в Симферопольский аэроклуб. Полеты с инструктором на маленьком По-2.

Георгий улыбнулся, вспоминая, как однажды инструктор принес к самолету мешок с песком и, привязав его в своей кабине, сказал: «Лети самостоятельно. Главное — спокойствие. Выполни два полета по кругу».

Первый самостоятельный вылет. Разве можно его забыть? До мельчайших подробностей помнил Георгий этот полет. Передняя инструкторская кабина, если не считать мешка с песком, была пуста — значит он, Георгий Карлов, сам, один управляет самолетом! Сбылась мечта. Держи ее крепче. И, с силой сжимая ручку управления, Георгий запел тогда от нахлынувшей радости. За рокотом мотора не было слышно слов песни, но он пел:

В первый же свой отпуск Георгий поехал в Крым. Целыми днями бродил молодой лейтенант по извилистым горным дорогам. Каждый поворот здесь, каждый спуск и подъем он знал наизусть.

Вот и сейчас сквозь дрему он отчетливо слышит шум волн, видит резкие силуэты гор на фоне ясного, голубого неба. Как припекает, палит солнце! Он лежит на пляже, разбросав руки, и маленький камешек на левой ладони накалился так, что печет кожу. Надо согнать дрему и освободить руку. Усилием воли он заставляет себя открыть веки. Перед глазами — обледенелые от влажного дыхания соломинки т-разы, а за отверстием в сене метет и метет снежная поземка. Сплошная серая пелена затянула небо.

— Стой, дура! — услышал вдруг Георгий чей-то голос.

Вздрогнув, он повернул голову на крик. Сонливость словно сдуло ветром. У второго стога стояла лошадь, впряженная в розвальни, и человек в дубленом полушубке поддевал вилами и укладывал на сани большие охапки сена. Сколько ни всматривался Георгий, больше никого не было видно. Очевидно, ругательство относилось к лошади.

Он решил поговорить с незнакомцем. Выждав момент, когда тот повернулся за новой охапкой сена, Георгий быстро вылез из стога и пошел к лошади.

Заметив человека с автоматом, незнакомец перестал работать и не отрывал испуганного взгляда от летчика.

— Здравствуйте! — произнес Карлов.

— Здравия желаем, — с заискивающей улыбкой ответил незнакомец. Молодое лицо его покрывала длинная редкая борода, испуганные глаза бегали по сторонам. Эти глаза поразили Георгия. Какая-то обреченность сквозила во взгляде парня, которому на вид было лет двадцать.

— Ты кто же будешь? — спросил Карлов, вглядываясь в его лицо.

— Окруженцы мы, — нерешительно ответил бородатый парень. — Часть нашу в прошлом году разбили. Кто убит, кто в плен сдался, а кто по станицам попрятался. Работаем понемногу за кусок хлеба.

— Значит, устроился? А ведь русский небось?

Парень потупил голову.

— Вы летчик? — спросил он в свою очередь.

— Был летчик, а сейчас вот как ты... вроде окруженец, — усмехнулся Георгий. — Только я за кусок хлеба не продамся. К своим пробираться буду.

— В этом-то обмундировании? Как раз до первой станицы дойдете, а там полицаи сцапают... Подайтесь к нам. В станицу отвезу, — неожиданно предложил парень. И заторопился: — Я вас в сарае спрячу. Какую-нибудь поддевку да валенцы на ваши меха выменяем.

— Далеко это отсюда? Немцев там нет?

— Немцев сейчас нет, а до станицы километров восемь будет.

— А не выдашь ты меня?

— Да бог с вами. Я сам-то до лета дотянуть хочу, а там и домой махну. Сказывают, немцы к лету до Урала дойдут.

— Держи карман шире! — рассердился Георгий. — Как бы к лету немцам за Днепром не оказаться.

— Да ну!.. — удивленно протянул парень.

— Вот тебе и ну. Вложили им уже на Волге за мое почтение. Тебя как зовут-то?

— Пузанком зовут. Кличка такая.

— Кличка незавидная...

— А я не обидчивый. С малолетства еще за большой живот эта кличка пристала.

Георгий задумался. Для большей безопасности ему, конечно, нужна была гражданская одежда. Окруженец своей бесхитростной простотой внушал некоторое доверие.

— Ладно, — Георгий махнул рукой, — если предашь, первая пуля тебе достанется.

— Да вы не бойтесь. Я честно. Спрячу, а потом Надежду Ивановну пришлю...

— Кто такая — твоя Надежда Ивановна? — насторожился Георгий.

— Она не моя, она ничейная. С Ленинграда, из блокады, значит, привезенная. Лезьте на воз, я вас сеном прикрою.