Генрих Гофман - Самолет подбит над целью

«Я воробей одиннадцать. Сбор! Сбор!» — послышался в эфире призывный голос капитана Бахтина.

Карлов осмотрелся и только теперь заметил, что солнце уже успело выползти из-за горизонта.

Скрываясь от вражеских зенитчиков в солнечных лучах, штурмовики собрались в боевой порядок и легли на обратный курс. В строю было только шесть самолетов.

Карлов летел замыкающим и хорошо видел белый номер на хвосте каждого штурмовика. Не было самолета сержанта Долаберидзе.

— Доложите, кто видел, где Долаберидзе? — взволнованно запросил Бахтин.

Ответа не последовало. Увлекшись атакой, маневрируя в море зенитного огня, никто не видел, как подбитый штурмовик сержанта Долаберидзе после третьего захода, теряя скорость, потащился на юг, в степь, подальше от вражеского аэродрома.

— Доложите, что произошло с Долаберидзе? — повторил Бахтин.

Неожиданно Карлов всем своим телом почувствовал, как мелкой дрожью залихорадило самолет. Быстрым взглядом окинул он все приборы. Стрелка давления масла стояла на нуле. Холодок пробежал по спине летчика.

Тряска усиливалась. Стрелка температуры воды ползла по красной черте к цифре сто сорок градусов. Было ясно, что пробит масляный радиатор или бак.

— Воробей одиннадцать! Я двадцать первый. У меня барахлит мотор, — доложил Карлов ведущему.

За привычным потрескиванием в наушниках чувствовалось затаенное дыхание летчиков.

— Двадцать первый, выходите вперед, — приказал Бахтин.

Георгий дал полностью от себя сектор газа, и его самолет обогнал товарищей. Через минуту он увидел, как плотно прижались к нему друзья, увидел за боковыми форточками кабин их тревожные лица. Крыльями своих штурмовиков они как бы пытались поддержать его подраненную машину. Мотор терял силы. По повисшим на малой скорости самолетам Карлов ощущал убывающую скорость своего штурмовика. Из выхлопных патрубков потянулся сизый дымок. «Вряд ли дотяну до линии фронта».

Что-то хрустнуло в двигателе, и лопасти винта неподвижно застыли. Карлов успел только выключить зажигание.

Не выпуская шасси, прямо перед собой, он приземлился на снежной равнине. Самолет сначала плавно пополз по снегу, затем от резкого торможения летчика по инерции швырнуло вперед, и он ударился головой о приборную доску.

Карлов быстро открыл фонарь, отстегнув лямки парашюта, выбрался из кабины. Крылья штурмовика почти на метр врезались в слой рыхлого снега. Сквозь гул в ушах Георгий услышал звук моторов. Он запрокинул голову. Пять штурмовиков на малой высоте описывали над ним круг. А выше, словно стрижи, носились истребители прикрытия. Вот у одного штурмовика вывалилось шасси. Карлов понял, что кто-то из друзей решил произвести посадку, чтобы вывезти его! Георгию стало страшно. Приземление на колесах в такой глубокий снег грозило неминуемой катастрофой. Он скрестил над головой поднятые руки, что на языке летчиков значило — запрещено, выключено.

Но капитан Бахтин сам уже видел, как зарылись в снег крылья подбитого самолета, и по радио запретил посадку. Штурмовики пролетели над Карловым, покачали крыльями, прощаясь с товарищем, и взяли курс на северо-восток. От самолета Мордовцева отделился какой-то предмет. Это воздушный стрелок Светлишнев сбросил Георгию автомат, который всегда брал в боевой полет — на всякий случай.

Георгий смотрел на удаляющуюся группу штурмовиков, как вдруг над его головой проревел истребитель и, резко устремившись ввысь, сделал «восходящую бочку». На высоте около тысячи метров он медленно перевалился на крыло и безвольно начал терять высоту. На какое-то мгновение Георгию показалось, что истребитель сейчас врежется в снег, но у самой земли летчик вывел его в горизонтальный полет. Георгий успел разглядеть номер. Сергей Жуковский!

Выполнив прощальный вираж, Сергей полетел догонять товарищей. Лейтенант Карлов остался один в пустынной белой Сальской степи.

Остальные летчики группы Бахтина без особых происшествий вернулись на свой аэродром.

Когда самолет ведущего зарулил на стоянку, к нему подъехал новенький «виллис». Бахтин спрыгнул с крыла на землю и доложил подошедшему командиру дивизии:

— Товарищ полковник! Задание выполнено. Сержанта Долаберидзе после третьего захода никто не видел. Очевидно, сбит над целью. Лейтенант Карлов на подбитом самолете произвел посадку в степи в двадцати километрах севернее города Сальск. — Бахтин достал из-за спины планшет. — Вот здесь, — показал он на карте. — Мордовцев хотел садиться за ним, но я запретил. Там очень глубокий снег. — И, как бы раздумывая вслух, Бахтин добавил: — Вот если бы самолет на лыжах послать.

Командир дивизии, отвернувшись, медленно сказал:

— Только позавчера Карлову орден вручил... А Долаберидзе сегодня вечером вручать собирались...

— Разрешите мне за Карловым полететь? — попросил у командира дивизии подбежавший Мордовцев. — По-2 на лыжах, я прекрасно сяду на снег и вывезу Карлова.

— Вас же собьют. Вы туда даже не долетите, — возразил Рубанов.

— На этой стрекозе не так-то просто меня сбить. Я на ней такие виражи закладываю, что ни один «мессер» не прицелится. Разрешите! — не сдавался Мордовцев.

— Товарищ полковник! Он действительно на По-2, как акробат, летает. Может, рискнем, — поддержал летчика командир полка.

— Да знаете ли вы, что такое риск? — начал сердиться Рубанов. — Рискуют, когда хотя бы восемьдесят процентов успеха, а остальные двадцать под сомнением. А у вас получается наоборот. Это уже не риск, это головотяпство. — И несколько мягче он добавил: — Не могу же я жертвовать еще одним летчиком... Карлова не выручите и сами погибнете.

В последних словах командира дивизии не чувствовалось уверенности. Летчикам показалось, что Рубанов колеблется, что сейчас, взвесив все «за» и «против», он разрешит Мордовцеву полететь за Карловым.

И действительно, он резко повернулся к командиру полка:

— Емельянов, срочно готовьте По-2 и позвоните командиру корпуса. Спросите у него от моего имени разрешение на вылет Мордовцева.

Вокруг облегченно вздохнули.

Когда Емельянов уже бежал на КП, командир дивизии обратился к Бахтину:

— А как на Сальском аэродроме? Сколько «юнкерсов» уничтожили?

— По-моему, самолетов двадцать сожгли. Да еще с десяток повредили, — неуверенно прикинул Бахтин.

— Особенно считать-то некогда было! Пять заходов сделали. Там все горело, — наперебой заговорили летчики.