Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира

— Что мне на вас смотреть… И вообще вернемся домой — я сразу и уйду.

— Опять обиделся… — Настя заглянула мне в глаза, потом мотнула головой вниз, под гору. — Вон, видишь, там будет поворот, оттуда уже видно село. Устал?

— Немного. Давно не ходил так далеко, больше месяца уже.

— Так что, тебе совсем нельзя в Москву?

— Не знаю, — я пожал плечами и перехватил корзину другой рукой.

— Давай вместе, тебе тяжело, — предложила Настя.

— Нет, так неудобно.

— Смотри, еще долго.

— Дойду как-нибудь, — ответил я, и на некоторое время мы замолчали. Я думал о доме, о матери, мысленно представлял, как она читает мое письмо, хотя вряд ли она успела его получить за такой короткий срок. Потом вспомнил двор, ребят, с которыми учился, девчонок… — и почему-то стало невыносимо грустно. Совсем один, в чужой стране. Кругом горы, все чужое. Хорошо, что есть такие люди, как Таисия. Если б не она, что бы со мной было… Наконец Настя снова заговорила:

— Ты чего притих? Я же говорила, что устанешь. Хочешь пить?

— Хочу.

Девочка, взяв меня за руку, потащила в сторону от тропинки.

— Здесь ручей, правда, вода холодная, но очень чистая.

Мы зачерпывали пригоршнями воду — она холодом обжигала губы.

— Вот ты говоришь, у вас долго живут… — начал я, но Настя не дала закончить.

— Нет, теперь не долго. Война…

— А если бы без войны?

— Тогда долго. По радио передавали, тут один аксакал в сто два года женился и потом еще у него ребенок родился.

— А сколько же было его невесте? Сто лет?

— Нет, шестьдесят пять!

— Вот это да! Как моей бабушке, когда она умерла! Разве так бывает?

— Здесь бывает… Нам туда, — кивком головы Настя показала, куда сворачивать.

Смеркалось, когда тропинка вывела нас на лесистый обрыв. Внизу за деревьями показались маленькие серые домики.

— Это бабушкино селение?

— Да. Под ноги смотри, а то упадешь. Тут камни коварные.

— Погоди, — остановил я Настю.

— Что еще?

— Давай в лесу посидим, дождемся, когда совсем стемнеет. Ни к чему, чтобы меня видели.

— Да этим старикам ни до чего дела нет… Ну, хорошо, — согласилась она.

Мы присели на гнилое бревно и дождались, когда совсем стемнело и на небе заблестели яркие звезды, потом выбрались на плато и, аккуратно ступая по мягкой траве, пошли к селению.

— А людей здесь много? — спросил я.

— Нет. Было восемь, но старый дед Гия умер в прошлом году. Теперь его дом пустует…

Когда мы шли по улице между дремавших домов, в голову мне пришла отличная мысль: а что если остаться здесь, пока кончится вся эта война, или вообще осесть без всяких «пока». Никто меня не найдет, да и кому я, кроме матери, нужен, а ей можно все объяснить… Правда, она будет скучать. Я тут же высказал свою идею Насте, но девочка ее не одобрила.

— Ты что, совсем глупый или ненормальный? — сказала она шепотом. — Ты же здесь со скуки помрешь. А если заболеешь вдруг. Кто тебя лечить будет? Тут докторов нет.

Я подумал, что со скуки не умру, потому что иногда буду навещать Таисию, чтобы полюбоваться ее красотой, но как бы шутя, возразил:

— А ты на что? Ты будешь меня навещать.

— Вот еще, делать мне нечего, — хихикнула Настя, показывая рукой на дом бабушки Софико. — Пришли, заходи, — она толкнула калитку, и мы вошли во двор, а потом в покосившуюся деревянную пристройку, дверь которой оказалась открытой.

В темноте, скрипнув еще одной дверью, вошли в прихожую. Настя достала из корзинки толстую восковую свечу, чиркнула о коробок спичкой. Прихожая и стоявшая в ней в беспорядке разная деревенская утварь озарились светом.

— Ау, бабушка Софико!

Откуда-то издалека донеслось что-то вроде приветствия, но слов я не разобрал.

— Пошли, — сказала мне Настя, — оставь корзину тут, да голову не разбей — притолока низкая.

Во второй комнате на большой железной кровати лежала женщина, почти с головой укрытая одеялом. Настя нашла на столе блюдце и поставила в него свечу.

— Ну что, бабуль, расхворалась? — сказала Настя, наклоняясь к кровати, открывая лицо бабушки и целуя ее в обе щеки.

— А, внучка, хорошо, что ты пришла, садись, отдыхай, я сейчас встану.

— Я не одна, с другом. Смотри, кавалер какой! — Настя стрельнула глазами в мою сторону. — Его зовут Артек.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Правда, что ль, кавалер? Смотри, Настька, не время тебе еще детей заводить. Сейчас это не модно. Это раньше у нас было: четырнадцать-пятнадцать лет — фьють — и замуж. Так тогда ж достаток был, а сейчас… одно слово — разруха…

— Бабушка, я пошутила. Это мамкин знакомый. Она прислала его помочь тебе по хозяйству.

— Ах ты, проказница, все тебе озорничать. Скажешь тоже — кавалер! Ну, как у вас, у русских говорят, соловья баснями не кормят. Вы же с дороги, есть, конечно, хотите, — засуетилась женщина, тяжело вставая. — Ходить, понимаешь, могу, а поднять ведро уже тяжело; вот здесь стреляет, совсем тянет, мочи нет…

— Там мать тебе мазь положила, надо натереть поясницу. Будет жечь, но зато поможет.

Слегка прихрамывая, бабушка пошла в прихожую, позвала:

— Настя, давай еду на стол носить. Я как знала, что вы придете, с утра наготовила.

На вид Настина бабушка была совсем древняя, но на самом деле ей, может быть, было и не так много лет — разве разберешь женщин Кавказа… Наелся я в тот вечер от пуза. Никогда не ел с таким аппетитом, разве что в первый день у Таисии, но тогда я не чувствовал вкуса еды. На столе был козий сыр, масло, лобио, сациви и еще какие-то грузинские блюда. Все очень вкусное. Настя все время смеялась надо мной, вернее, над тем, что я ничего не знаю и никогда не был в настоящем горном селении, а уж тем более понятия не имею о местной еде.

— А я теперь себе приготовлю и потом ем дня три, а то и целую неделю, — улыбалась бабушка. — Старая стала, ленивая…

После сытной трапезы мне отвели персональную кровать, стоявшую за ширмой в прихожей, и заботливо уложили спать. Засыпал я долго, хотя за день порядком устал. Уснул на рассвете под тревожное пение горластых петухов. Поспал часа два, а потом услышал, как проснулась бабуля, а за ней и Настя.

— Эй, — позвала тихо девочка, — Артем, ты не спишь? — Она заглянула через низкую ширму, в руках у нее была кружка. — Хочешь?

— А что это?

— Молоко, что же еще. Чудной ты!

— Да откуда я знаю, может, ты меня отравить решила? — пошутил я.

— Да ты что? — обиделась она — Разве я могу? Ну, будешь пить? — девочка сунула мне кружку и присела на мою кровать. — Ты говорил, что на геодезиста учился. Это что-то вроде землемера?

— Ага.

— А что ты будешь измерять?

— Да что угодно!

— А в жизни чего хочешь добиться?

— Я как-то не думал об этом. Вот отслужил бы два года, тогда б и решил, если бы все по-справедливому было.