Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира

— А я в городе хочу учиться, в Ростове, — вздохнула Настя.

— Почему в Ростове, а не в Москве? — спросил я.

— В Москву все хотят, только, кто же меня туда возьмет?

— А кем ты хочешь стать?

— Не знаю. Просто в Ростове тетка живет, если школу закончу, поеду к ней, устроюсь на работу куда-нибудь. Я поваром могу. Меня дядя Малхаз научил. Я немного в грузинской кухне понимаю. Или в МЧС пойду.

— А при чем тут МЧС и кухня?

— Это тебе не обязательно знать. Ты пей молоко, да пойдем сено ворошить. Его знаешь сколько!

— Так это… а поесть, — вспомнив вчерашнее обильное угощение, спросил я.

— А ты еще не заработал и вообще дезертирам не положено. Только в исключительных случаях, — девчонка дерзко показала мне язык.

— Ну, ладно, — вздохнул я. — Значит, придется умереть с голоду.

— Не умрешь. Бабушка не даст. Она добрая. Тебе повезло, — хитро улыбнувшись, Настя вскочила с кровати и убежала.

Напившись молока, я вышел во двор и начал изучать обстановку. Все было в диковинку: просторный полупустынный двор, низенький забор, сложенный из булыжников, покошенный сарай-мазанка. Но тут меня позвала Настя. Пройдя через калитку возле сарая, мы вышли в сад-огород и оказались возле еще одного сарайчика-развалюхи, в который и нужно было складывать высохшее сено.

— Куда его столько? — спросил я, заглядывая под покрытую рваным рубероидом крышу.

— Надо — ответила Настя, вручая мне в руки огромные деревянные вилы. — Твоя задача простая, — объяснила она, показывая на огромный ворох сена. — Вот это все нужно раскидать, а вечером собрать и так несколько раз, чтобы трава высохла, понял?

Я кивнул и принялся за дело. Сначала мы работали молча, но потом мне надоело молчать, однако долго не мог подобрать тему для разговора. Да и о чем можно было говорить с этой девочкой? Какие у нас с ней могли быть общие интересы? История? Философия? Природоведение? Что они там еще учат в школе? А что, природоведение — мелькнуло у меня в голове, — разве это не тема?

— А зимой тут как? Снега много бывает? — спросил я.

— Здесь, в долине, мало. Он быстро тает и только высоко в горах лежит почти круглый год.

— А местные жители чем занимаются?

— Разводят кур, овец, коз, растят виноград, но жизнь здесь тяжелая. Все приходится делать вручную. С тех пор как развалился Союз, электричества нет.

— Прекрасно, наверное, так жить: тихо и мирно, ни от кого ничего не требуя, никому ничем не быть обязанным. Жизнь ради жизни… А то придумают: смерть ради жизни! Чушь… На фига мне чужая жизнь, если меня убили? А тут живи себе и живи. Ни начальников тебе, ни подчиненных, и уж тем более никаких военкомов…

— Нет! Здесь не жизнь, а тоска! Не по мне все это, — щурилась на солнце вспотевшая Настя.

В полдень мы решили перекусить прямо на свежем воздухе. Настя принесла из дома еду: вареные яйца, бутылку козьего молока, порезанный на ломтики сыр, хлеб домашней выпечки и разложила все это на постеленном возле копны платке. Аппетит мы нагуляли — будь здоров! Еду запивали молоком, передавая бутылку друг другу. Потом отдыхали, лежа на сене бок о бок.

— Я все переживаю за мать, — вздохнув, сказала Настя. — Ну что она с этим Павлом! Ведь когда мальчишка прибегал, он записку ей от него передал…

— Я догадался.

Настя внимательно посмотрела на меня, потом добавила:

— И еще флакон духов. Вот мать и отправила нас сюда, чтобы не мешали им любиться.

— Если у них такая любовь, что ж они не женятся?

— Зачем мне такой отчим? К тому же, чтобы расписаться, надо ехать в райцентр, а это лишние сложности. Но Павло козыряет тем, что накопит денег и увезет маму совсем.

— А как же ты?

Настя не ответила. Мне захотелось ее успокоить.

— Да, жизнь сложная штука… А тут еще я, как снег на голову.

Настя во многом была похожа на свою мать — такая же самостоятельная и гордая. Но за работой я постоянно ловил ее взгляд — девочка, словно пыталась понять меня. Интересно, о чем она думала? А какая будет, когда вырастет? Лицо не такое уж красивое, но милое. Черты немного крупноватые, нос с горбинкой… Вот только волосы, как это золотистое сено… Они, кажется, и пахнут также — ароматной свежестью. А в целом девчонка неказистая. Но из таких утят потом вырастают белые лебеди…

Спокойно, без суеты прошел день. За ним — другой.

Мы заготавливали сено, пололи грядки, наводили порядок во дворе, в курятнике и в загонах для коз. Постепенно, день за днем, привыкал я к Насте. И если в первые дни смотрел на нее, как на вредную девчонку, то теперь стал относиться к ней, как к младшей сестренке. Я уже не представлял себе жизнь без ее капризов, без забавных рассуждений и неожиданных выводов. Она была не такой опытной и предусмотрительной, как Таисия, но достаточно расчетливой и знающей, что ей нужно. И это вызывало уважение. Наши «я» были очень похожи.

Однажды в полдень, когда мы с Настей обрезали ветви виноградной лозы, моя напарница ушла на сеновал. Еще немного поработав, я отправился следом. Чтобы не тревожить девочку, постарался бесшумно войти в открытую дверь сарая. Настя лежа рассматривала какую-то фотокарточку и не сразу заметила меня. Вдруг она испуганно вскинула глаза и спрятала фото.

— Что это у тебя? — спросил я.

— Ничего, — сказала она недовольно, потом подумала и вынула фотокарточку: — Впрочем, на, посмотри. Он тебе нравится?

Я прилег рядом. На фотографии на фоне моря с гордым видом стоял молодой, высокий, очень худой кавказец.

— А что он, женщина, чтобы мне нравиться, — шутливо ответил я.

— Нет, правда, как он тебе?

Почувствовав, что ей на самом деле важен мой ответ, я постарался сказать, что думаю:

— В общем, этот джигит ничего, лицо у него, вроде, нормальное, видимо, думающий человек.

— Да, это очень развитый мальчик, — обрадовалась Настя. — Живет в бабушкином городе, точнее, сейчас учится в Москве в университете, после первого курса приехал на каникулы.

— Наверное, родители у него богатые, раз может позволить себе в Москве учиться, — сказал я.

— Да, ты прав. Но он на самом деле умненький мальчик. Это мой друг. Он серьезно изучает языки и книг много читает, — после паузы Настя вдруг вскинула на меня глаза. — А ведь это он меня испанскому танцу обучил. Как он танцует! Если б ты видел! В Москве, в студии обучается.

Мне стало стыдно, что я ничему подобному не обучен, да и вообще мало что умею. Правда, в детстве пробовал заниматься и плаванием, и борьбой, и легкой атлетикой, но быстро все бросал. Было неинтересно. Мне показалось, что Настя, рассказывая о достоинствах своего друга, сравнивает меня с ним, и я немного обиделся. Она почувствовала это и толкнула меня в бок.

— Ты чего? Ревнуешь что ли? Я же сказала: он мне просто друг и ты друг, разве нельзя дружить сразу с несколькими людьми?