Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира

Вертолет был не наш. Все надписи по-грузински, но Валера соображал и без надписей. Куда и зачем летел вертолет, мы так и не поняли, но у летчиков нашлось кое-что из еды и «Макаров». Собрав все ценное, стали быстрее уходить от опасного места. Вскоре здесь могли появиться грузинские военные.

В полдень перевалили на другую сторону отрога, в который врезался вертолет. Спустились к очередному ручью и сделали привал.

— Так-то спокойнее, — сказал Седов, подходя к воде, чтобы умыться. — То ущелье они будут прочесывать.

Через час после привала меня начало сильно лихорадить. Фирсов сказал встревоженно:

— Ты чего, парень, ты это брось. Заболеть, что ли, вздумал?

— Не знаю, — отвечал я, — худо мне.

Седов снял робу, а потом предусмотрительно надетый под нее бордовый свитер. Протянул его мне:

— Сейчас мы тебя вылечим. На-ка, одень.

Валера заставил меня надеть свитер под робу. Был он тонкий, мелкой вязки, с маленьким белым цветочком на груди. Я вспомнил, что точно такие же цветы встречал на перевалах, когда бежал из Чечни. Кажется, они называются эдельвейсами. Этот свитер и сейчас со мной.

Пока я одевался, Фирсов налил мне полкружки спирта и заставил выпить залпом. Спирт на голодный желудок, да на свежем воздухе… Я вырубился сразу, прямо под кустом, на заботливо наломанных моими спутниками ветках.

А проснулся — голова свежая, ничего не болит, не знобит. Правда, как вспомнил вертолет, настроение сразу испортилось. Хорошо, думаю, что не смотрел на погибших, а то бы было еще хуже.

Даже не спросил, сколько их было. Фирсов вроде говорил, что трое. Но зато теперь у нас есть пистолет и карта. Валера долго ее изучал, потом, ткнув пальцем, сказал:

— Ага, вот мы где. Вот эта долина. В принципе придерживаясь ее, пройдем через два перевала и выйдем к Гори, а дальше — к Большой Грузинской дороге. Но это теоретически. А уж как обстоятельства повернутся — посмотрим.

— Валер, — сказал я, — давай найдем деревню или село. Хоть поесть что-нибудь попросим. А может, переобуть чего дадут.

— Размечтался, — оборвал меня Седов. — Скоро розыскные вертолеты летать начнут. Ноги надо делать.

— Слышь, Валер, — сказал Фирсов, — все равно надо к людям, у меня башмак на излете, порвется скоро.

— И у меня кроссовки, как морда у бульдога… — протянул я.

— Вижу, как ты ему пасть перевязал, чтобы жрать не просил, — вздохнул Седой, — Ладно, кончайте, рано расслабились. Нам еще топать и топать. Слушай мою команду: короткими перебежками вперед, силы экономить, соблюдать осторожность. Пошли.

Валентин сразу вскочил:

— Есть, товарищ майор!

Я пристроился ему в спину, и мы начали спуск вниз, в долину. Вышли на тропинку и потянулись друг за другом. Валера все время оглядывался назад. Туман вскоре рассеялся, серые облака поднялись выше, на северо-востоке появился лазоревый просвет, открыв нагромождения белоснежных вершин. В прозрачном воздухе все было отчетливо видно. Теперь нас могли легко заметить. Валера резко взял в сторону кустарника, который тянулся аж до следующего холма, покрытого корявым лесом.

Взобрались на холм. Впереди, на равнине, будто грибы выросли дома. Они были, как на ладони. Фирсов стал их пересчитывать.

— Сколько? — спросил Седов.

— Двенадцать или тринадцать. С той стороны не видно. Низина.

Действительно, самые нижние дома спускались по уклону. Там, похоже, текла река. Валера махнул рукой, и мы пошли за ним на следующий подъем. Взбирались минут сорок, если не больше. Я устал передвигаться в таком ритме, но изо всех сил старался не отставать. Наконец передышка. Упал на землю, почти теряя сознание. Голова кружилась, не мог понять почему. Может, от голода, может, от перепада давления. Дышал тяжело. Видя мое состояние, Валера велел Фирсову дать мне воды и кусок хлеба.

Седов долго вглядывался в окраину деревни. Внизу действительно текла река. На другом берегу стояло несколько построек довольно хлипкого вида и один приличный дом.

Решили перейти реку вброд и разведать, что в постройках. Спустившись к реке, увидели каменный старенький мост, а на другом берегу, сразу после моста — кусты. Идти в ледяную воду не хотелось, и мы стали уговаривать Седова переправиться по мосту. Он долго не решался, но потом принял решение пересекать мост по одному, бегом. Валера, пригибаясь за каменными бортами моста, отправился первым. Река шумела сильно, ворочая дикие валуны. Я пошел вторым. За мной Фирсов. Слава Богу, было все тихо, пробежали нормально и кустами пробрались в заброшенный сарай.

На крыше строения местами обвалилась черепица, внутри сложенных из булыжника стен валялось старое сено, какая-то деревенская утварь. В двух окнах еще остались потрескавшиеся стекла, Мне было приказано наблюдать за домом, а Фирсову — за дорогой, ведущей к мосту.

Вечером Фирсов отправился на разведку. Через полчаса Валера начал волноваться. Прошло еще полчаса, а Валентина все не было. Я уже не сомневался, что с ним что-то произошло.

Наконец сквозь шум реки донесся собачий лай. Седов загнал патрон в патронник и щелкнул предохранителем.

— Если что, уходи оврагом, — показал он в сторону реки, — я прикрою.

— А ты? — спросил я.

— Как получится, — отмахнулся Валера и осторожно вышел из сарая.

Лай собаки приближался. Седов скрылся из виду, а я молил Бога, чтобы пронесло. Через некоторое время послышались чьи-то шаги. Я упал в траву и стал наблюдать из-за угла. Первый силуэт, второй… Из груди вырвался вздох облегчения. Свои… Первым шел Фирсов, следом Валера. Вскочил на ноги и побежал к ним. Валентин был в крови. Я подумал, что он ранен.

На самом деле все оказалось просто. В доме жила какая-то бабка. Фирсов решил утащить у нее курицу. Кур много, одной меньше, одной больше — от старухи не убудет. Целый час Валя караулил, пока бабка уйдет со двора. Наконец дождался, кинулся к сараю. Куры галдят. Пока он там пытался одну поймать, старуха опять вышла из дома. А за ней следом — псина. А Фирсов голову курице уже скрутил. Кровью измазался, стоит не шелохнется, а пес тут как тут, да еще брехать начал. А бабка то ли глухая, то ли еще что. Так и не заметила ничего. Валентин рассказывал, а мы смеялись.

Через некоторое время Фирсов показал на зарумянившуюся над костром курицу:

— Вот она — простая человеческая радость. По большому счету, много ли нам надо?

В эту ночь первый раз за последнее время мне удалось крепко заснуть. Утром вскипятили чай из трав. В окна сарая заглядывало яркое солнце. Я смотрел на осунувшиеся, обросшие щетиной лица мужиков и думал:

«Настоящие Робинзоны. Да и у самого уже борода, как у попа, правда, жидковатая…»

— Валь, а ты кто по гороскопу? — почему-то спросил я.

— Телец.