Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Большим неудобством было отсутствие автомашины, которыми обзавелись почти все офицеры полка. И вот, одним прекрасным днем, мы выехали на базар в Брно, возле которого стояли на стоянках машины моравцев. Впрочем, большинство из этих машин были уже «национализированы» нашими офицерами, но были еще и хозяйские. Меня все брался сопровождать, выступая добровольным ординарцем, видимо, стремясь выйти в мои «штыки», танкист-сержант, приблудившийся к нашей части, да так и прижившийся. Этот парень смертельно не хотел снова оказаться в горящем танке, и поэтому каждый раз, когда вспоминал об этом, то заливал грусть-тоску доброй порцией водки. Однако человек он был полезный: хороший шофер и механик, и мы мирились с ним, не обращая внимания, чем от него несет. Так вот, с этим бравым сержантом мы кое-что купили на базаре, а наша полуторка уже уехала, не дождавшись. «Сейчас будет машина», — заявил сержант и сел в кабину старенькой «Татры», стоящей на стоянке. Он подергал рычаги, и мотор заработал. Сержант распахнул дверцу и пригласил меня. Я секунду поколебался и сел в машину, которая теперь, автоматически, по законам военного времени становилась моей собственностью. Когда мы стали выруливать, прибежал хозяин, старик, и размахивая руками кричал: «Мишинка моя, мишинка моя!». Сержант отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и дал газ. Так я оказался моторизованным. Мог бы этого не писать, но повторяю, постановил писать правду. Во всяком случае, в том, о чем пишу. А о чем умолчал — это мои дела.

Должен сказать, что эта старенькая машинка здорово меня выручила, когда главный мародер нашего корпуса, его командир, «свинский» генерал-лейтенант Иван Подгорный устроил строевой смотр добытого офицерами автотранспорта. Вообще, по поводу явно награбленного, без всяких документов имущества, вроде бы добытого с поля боя, в войсках кипели споры в связи с его принадлежностью. Командиры настаивали на том, что все находящееся на территории воинской части — это их личная собственность, а офицеры пониже должностью пытались провести мысль о возможности личной собственности, даже при условии социалистического устройства общества, и в армии, воюющей за рубежом. Обычно брала верх командирская точка зрения. Ведь в армии, построенной на бесправии и унижении человека, младшие по званию находились в руках старших полностью и безраздельно. Старший командир мог тебя аттестовать или не аттестовать на должность, присвоить звание или не присвоить, наградить или не наградить, определить твое место службы на выбор: Киев или Сахалин, мог вообще, под шумок очередной компании по наведению дисциплины, написать такой рапорт, что ты вылетишь из армии без пенсии, а то и угодишь под суд. Понятно, что в этих условиях старшие офицеры, действуя по Марксу, занимались перераспределением награбленной собственности или экспроприацией экспроприированного по принципу: «Твое — мое, но мое не твое». Так изъял у меня трехствольное охотничье ружье начальник политотдела воздушной армии генерал-майор Проценко, которого я видел первый раз в жизни, но которому кто-то сообщил, по-видимому, Соин, страдавший синдромом зависти, о моем трофее. Ну как не отдашь ружье улыбающемуся и намертво прилипшему к тебе генерал-майору, отрекомендовавшемуся заядлым охотником, во власти которого отправить тебя с семьей к черту на кулички?

Жаркая дискуссия возникла у Смолякова с Соиным, когда наш штатный грабитель, и по совместительству начальник штаба, заявил командиру полка, когда мы ехали на совещание в дивизию, что везет нас, голодранцев, из уважения. Смоляков взбеленился и начал кричать, что все имущество в полку принадлежит ему. Соин показал ему комбинацию из двух рук.

После чего Смоляков вытащил его из-за руля, и усадил шофером бывшего с нами солдата. Речь шла о старом французском «Ситроене», по-моему, произведенном еще до революции, без конца стреляющем и чихающем, который я назвал «Антилопой-Гну». Дискуссия началась с того, что мы покритиковали Соина за техническое состояние машины, а он заявил: «Зато она моя!»

Но все это были мелочи, по сравнению со строевым смотром автотранспорта на площадке возле штаба корпуса, устроенного Иваном Подгорным. Весь старший офицерский состав, имеющий автомобили, выстроился возле своих четырех колес.

Возле штаба корпуса в обе стороны раскинулись около сотни машин. Любой автомобильный музей Европы мог бы позавидовать пестроте экземпляров. Чем выше чин, тем роскошнее лимузин сверкал за его спиной. За спиной Гейбы, нашего командира дивизии, стоял новый «Вандер», командир полка Михайлюк разжился «Опель-Адмиралом». На этой стоянке он выглядел лучше всех. У начальника штаба дивизии полковника Суякова были почти новенький «Вандер» и «Опель-Капитан». Обилию детей в семье немецкого магната можно было только позавидовать. За спиной многих офицеров стояли машины БМВ разных поколений. Помню, еще машины «Зауер» — три кольца, имевшие весьма представительный вид. Было немало и чешских машин «Праг» и «Татр», в ряду которых моя была самой потрепанной. Возивший меня шофер, паренек, пришедший к нам из штрафного батальона, где чудом остался жив и искупил свою вину, скептически постучал сапогом по скату нашей «Татры» и сказал: «Эта дрянь никому не потребуется». Так и вышло. Зато моим коллегам пришлось пережить немало волнительных минут.

Как известно, в нашем отечестве весь бандитизм, организованный с размахом, производится от имени государства. На его авторитет сослался и Иван Подгорный, полномочия которого мы не могли ни проверить, ни оспорить. Иван в краткой речи сообщил, что все, добытое нами на «поле боя», принадлежит государству и требуется для важных государственных нужд. Что именно требуется государству немедленно, определит лично он и здесь, на месте, по его приказу эти машины будут отгоняться направо на специальную площадку. Расхаживая вдоль строя, как журавль среди индюков, Подгорный с садистским удовольствие палача, в полное распоряжение которого поступал осужденный и остается только решить: задушить ли его сразу или, продлевая удовольствие, сначала оторвать яйца, сочувственно заглядывал в глаза владельцам сверкающих лимузинов и укоризненно ныл: «Зачем вам, командиру полка „Опель-Адмирал“? Я вам другую машину дам, а ее поставьте направо». Бедный Михайлюк хлопал ртом, как рыба, выброшенная на песок, смертельно бледнел и пробовал что-то лепетать, но Подгорный шел уже дальше, а машину отгоняли направо. Михайлюка совсем не утешало, что, как пояснил ему Подгорный, на этих машинах ездят только генералы да члены правительства. Машина действительно была хороша. На этом же смотре я надавил пальцем на ее черное лаковое крыло и она сразу же плавно закачалась на рессорах.