Петр Елисеев - Привал на Эльбе

Михаил показал Галине Николаевне свои только что полученные фотокарточки. На одной было написано: «Михаил Елизаров. Двадцать два года».

— Когда исполнилось? — спросила Галина Николаевна.

— Сегодня в двенадцать часов.

Подошел хозяин, взял гостей под руки и повел их в другую комнату.

— Это наш кабинет. За этим столом до войны занимался Виктор, ваш командир.

Взгляд Михаила привлекли разноцветные колчеданы. На них наклеены бумажки с надписями. Многие слова ему не знакомы. Он был очень любознателен. Всякая новинка разжигала в нем жажду знаний.

— Папаша, что это за находки? Не золото? — заинтересовался казак.

Кузьму Макаровича будто разбудили после долгой спячки. Словно он несколько лет не говорил ни с кем, и теперь возвратили ему дар речи. Он подошел к своему заветному шкафу и взял крайний кусок.

— Этот колчедан Самый богатый. Он содержит сорок процентов железа, около десяти процентов меди и цинка. Есть в этой руде и золото и серебро.

— Много? — спросил Михаил.

— Этих металлов мало — сотые доли.

— Зачем собираете коллекцию?

— Я с малых лет работаю в горной разведке. Это следы моей жизни, — перебирал Кузьма Макарович колчеданы, называл их химический состав, годы изысканий и место плавки.

— А это что за наливки? — спрашивал Михаил.

— Кровь нашей уральской земли, — взял хозяин бутылку с черной жидкостью. — В 1929 году я бурил на западе Урала. Фонтан нефти ударил вверх на тридцать пять метров. Меня назвали пионером нефтедобычи на Урале. Вот я и берегу на память. Бакинской нефти — четыре-пять миллионов лет, грозненской — двадцать пять — тридцать, а нашей, уральской, — четыреста миллионов лет!

— Четыреста миллионов лет! — воскликнул Михаил. Вот так штука! — разглядывал он бутылки. — А это, наверное, бензин, чистый очень.

— Это целебная сероводородная вода. Тоже моя находка.

— А цифра «двести» что означает? — не унимаясь, спрашивал Михаил.

Кузьме Макаровичу не понравилась торопливость казака. Уральцу хотелось подробно рассказать, как исследовалась его находка в лаборатории, как после этого поздравляли его с открытием «Уральской Мацесты», но воздержался и стал отвечать на вопросы фронтовиков.

— Цифра «двести» означает глубину, на которой обнаружили мы сероводородную воду.

— Видно, богатый ваш дедушка Урал, — сказал Михаил, польстив Пермякову.

Лицо хозяина засияло от удовольствия и гордости — кажется, несколько дней говорил бы о своем родном крае. Всю свою трудовую жизнь он провел в геологических поисках и знал мир Урала, как свою квартиру. Знал он, где какие звери водятся, какие птицы и рыбы размножаются.

— Урал — кладовая нашей земли, золотой сундук.

— Ладно уж тебе хвалиться своим Уралом, — заметила хозяйка.

— Ты, Никифоровна, не смеешь так говорить, — возразил Кузьма Макарович. Он достал книгу и прочитал: — «Урал — комбинация богатств, какой нельзя найти ни в одной стране. Руда, уголь, нефть, хлеб — чего только нет на Урале». Слыхала, Никифоровна? Или повторить? Такой край и после смерти надо любить.

— Жену бы так любил, — улыбнулась хозяйка.

— Эх, Никифоровна, — упрекнул ее Кузьма Макарович. — Как же мне не любить Урал? Ведь здесь на месте Свердловска впервые нашли золото. Здесь построены были первый пароход, первый паровоз, первый двигатель. Отсюда идут корни русской металлургии. На Урале реки под землей текут. Об Урале сказки рассказывают, песни поют. Я и тебя люблю, как уральчанку…

Хозяйка подобрела и к мужу и к гостям.

Михаил любознательно расспрашивал Пермякова об Урале, о каждой новинке, неизвестной ему. Интересовало его и течение рек под землей, и изобретатели первых машин, и продукция Уралмашзавода и последние сказы Бажова, и отделанные самоцветы гранильной фабрики. Михаил радовался, что в нашей стране есть такой чудесный край, но с Доном, казалось ему, не сравнить его. И казак возразил уральцу:

— А на Дону у нас все-таки лучше, богаче.

— Богаче? — воскликнул Кузьма Макарович. — О нет! Вы, Миша, еще не знаете Урала. Здесь добываются все виды металлов, драгоценных камней. Кремлевские рубины тоже у нас выплавлялись. К тому же и природа у нас щедрая. В сорока километрах от Свердловска есть озеро Таватуй. В него впадают тридцать горных рек. Где еще такая красота есть?

— Это очень интересно, — заметил Михаил. — Но реки красны другим: пароходами, рыбой, пристанями. В этом отношении Дон побьет все на свете. К его водным вокзалам причаливают морские пароходы. А берега — мечта. Плывешь летом — везде навалены горы арбузов, дынь, огурцов, помидоров, яблок, груш и всякой всячины. А рыбы! Белуга, севрюга, сазан, лещ, судак. А донская сельдь! Такой вкусной нет нигде.

Пермякову приятно было слышать эти хвалебные слова казака о Доне, и, чтобы не огорчить его чувство любви к родной стороне, уралец стал спорить осторожнее:

— Опять-таки птицы больше у нас, на уральских просторах. Утки остаются даже на зимовку в теплых водах. Сколько этой дичи! Наши люди летом расставляют гнезда и собирают корзинами утиные яйца.

— Ладно тебе хвалиться, душа уральская, — перебила его хозяйка. — Зови гостей за стол.

— С этим я согласен, Никифоровна. — Кузьма Макарович слегка обнял жену за плечи. — Прошу за стол, ребята. Пельмени хороши горячие. А перед ними полагается и по чарке — за победу над гитлеровцами.

— Я же сказал, что на Урале пельмени варят на закуску, — сказал Тахав, вооружившись вилкой. — Скажи, Михал, есть у вас на Дону такой человек, который не любит пельмени?

— Не знаю, есть ли такой человек на Дону, а в Башкирии, кажется, есть один такой джигит, который любит есть пельмени только в гостях, — сострил Михаил.

— Попадись тому джигиту в дом, который стоит над рекой Белой, — нашелся Тахав, — он поставит перед тобой вот такую чашку бишбармака, — развел руками Тахав. — Если все не съешь, остаток положит тебе за пазуху.

— А ты подожди глотать. Сначала надо выпить.

— Не тужи, Михал, — оправдывался Тахав. — Я умею есть и до стопки и после. Салям уральским друзьям! — взял Тахав в одну руку пельмень, в другую — стопку водки.

— За ваше скорое возвращение домой, — подняла и хозяйка рюмку. — Как там наш сынок-то? Небось голодает. — Она поднесла к глазам платочек. — Бывало, дома не дозовешься к столу, все занимался.

— И там, на фронте, такой, — поддержал ее Михаил. — Обед иногда на книгу меняет.

— Да, насчет пищи у него действительно нехорошая привычка, — пожаловался Тахав. — Я его ординарец, знаю: не возьмет в рот крошки, пока не поедят бойцы…

— Вот это хорошая привычка, Тахав, суворовская, — сказал хозяин.

— Суворова он хорошо знает, всегда ссылается на его ученье, — добавил Михаил.

— Ишь какой! — не то с удивлением, не то с гордостью сказал Кузьма Макарович. — А вообще как он командует?