Анатолий Премилов - Нас не брали в плен. Исповедь политрука

На другой день с утра я был в отделе кадров. Майор Савельев, заместитель начальника отдела кадров по гвардейским минометным частям, вел со мной разговор о назначении на должность старшего помощника начальника отдела учета и укомплектования по гвардейским минометным частям. Я дал согласие: другого мне ничего не предлагали. Пошли на беседу к генералу Вознюку, заместителю командующего артиллерией фронта по гвардейским минометным частям. Вместе с нами был и капитан Дробинский, которого я должен был заменить, приняв от него дела (он уезжал в Москву). Вознюк был пробивным, любил показать себя внимательным и компанейским человеком. Наш сокурсник Бырка рассказал мне, что два года назад Вознюк был в звании капитана в должности помощника начальника учебного отдела Пензенского артучилища, и за два года проскочил расстояние в звании от капитана до генерал-лейтенанта артиллерии в должности командующего гвардейскими минометными частями фронта. Это была головокружительная карьера! Командующий артиллерией фронта генерал-полковник артиллерии Неделин начал войну в звании полковника в должности командующего артиллерией Пролетарской Московской дивизии. Теперь гвардейские минометные части подчинялись командующему артиллерией фронта, а Вознюк был заместителем Неделина.

Вознюк, еще молодой, но грузный, со многими орденами на груди, жил на войне, как в тылу: с женой и двумя детьми он занимал целый дом, у него был повар, личный парикмахер, капитан-адъютант, два шофера с машинами. Он в обнимку простился с Дробинским, сказал ему, что за службу он наградами не обижен и пожелал ему успеха в Москве. Со мной он беседовал недолго, не интересовался моей прежней службой, семейным положением и дал согласие на назначение на освободившуюся должность.

Так я стал работать в отделе учета и укомплектования Управления командующего артиллерией 3-го Украинского фронта. Жить я при этом остался в будке железнодорожника, так как все квартиры были уже заняты. В мои служебные обязанности входили ведение учета личного состава гвардейских частей фронта, внесение изменений в карточки учета, что имел при себе генерал Вознюк. Я должен был вести учет потерь личного состава, собирать и контролировать данные о местах захоронения погибших воинов-гвардейцев фронта, представлять к званию сержантский состав, добывать пополнение для гвардейских минометных частей («любыми путями», как сказал Вознюк). Работы было немного, и я легко управлялся с ведением учета личного состава и боевой техники. Трудности в работе я почувствовал в первые дни нахождения в новой должности: Вознюк приказывал искать пополнение для гвардейских минометных частей и добывать его, не сообщая об этом моему начальнику. Это было невозможно сделать, так как пополнение для артиллеристов распределялось только через командующего артиллерией, начальника нашего отдела, но Вознюк этого не желал признавать.

Наш отдел учета и укомплектования состоял из начальника — подполковника и двух старших помощников — майора Смирнова и меня. Был еще помощник начальника капитан Бартенев, а делопроизводство вел старшина Прокопенко. Из обслуживающего состава было двое: солдат и шофер, машинистка работала как вольнонаемная. К отделу был прикомандирован из резерва капитан: он раз в месяц отвозил в Москву отчетность по укомплектованию, наличию боевой техники и резерва артиллерии фронта, потерях людьми и техникой. Начальник отдела встретил меня дружелюбно, но дал понять, что пополнение гвардейских минометных частей следует производить только через него. Такое положение в работе я очень переживал, морально мне было тяжело.

В самом начале работы в отделе замполит Неделина полковник Паршин, узнав, что я бывший преподаватель истории партии, поручил мне проведение занятий по этому предмету с женами начальствующего состава. В моей памяти еще крепко держался материал прочитанных мною лекций в Вольском авиатехучилище, и я начал занятия. В группе было человек десять, я провел несколько занятий, но потом начались командировки, частые переезды — и занятия прекратились.

В первые дни своей работы я начал посещать отделы укомплектования родов войск, где, пользуясь преимуществом славы гвардейских минометов, просил пополнение рядового и сержантского состава. Мне удалось получить наряд на отправку в наши части 40 бывших раненых бойцов, и, когда доложил об этом Вознюку, он, потирая руку об руку, выразил довольство, что я так быстро выполнил его приказ. Но об этом узнал Пузырев и крепко дал понять мне, что так делать больше не следует. Он, очевидно, доложил об этом генералу Неделину, тот не одобрял действия Вознюка и не уважал его, считая выскочкой, подчеркивающим незаслуженными наградами свою персону.

В Тырново времени у меня было достаточно; фронт сильных боев не вел, но его части вступили уже в Югославию и Венгрию. Мне запомнилось, как я пошел в баню. Бани здесь были «турецкие», как их называли; разденешься, оставишь белье, обуешь деревянные сандалии и с мочалкой идешь в мыльню мыться. Там много парных кранов с горячей и холодной водой, ни тазов, ни шаек нет, под кранами были выдолбленные в камне глубокие емкости для воды, в дне которых находилась деревянная затычка для спуска воды; душа тоже не было. Помещение для мытья имело высокий потолок в виде купола с маленькими окнами для вентиляции. В бане было просторно, светло, чисто, тепло. Больше такой бани я нигде не встречал. Пришлось мне посетить парикмахерскую, и здесь были свои особенности, как в каждой стране. Помню, в Польше, когда освобождали Западную Украину, в парикмахерской мастер мочил кисточку для бритья, насыпал в нее порошок и на лице клиента делал мыльную пену, а потом брил. Здесь, в Болгарии, мыльную пену готовили, как у нас, но после бритья лицо обязательно мыли; под подбородок подносили широкую чашу с водой, и мастер рукой мыл лицо клиента. От долгого пользования чаша имела сношенные края из-за многократного опускания в нее подбородков. Мне не нравилась такая процедура, но надо было терпеть. В Венгрии мастер очень долго и старательно намыливал лицо клиента, укладывая толстый, плотный слой мыльной пены. В Берлине, в ГДР, парикмахер, постригая клиента, садился на высокий стул, перемещая его по ходу стрижки волос. Только в Югославии мастера брили, как у нас.

В Болгарии ежедневно чтили память погибших воинов: на минуту останавливалось все движение, тишина, все молчали. Радио на улицах городов не было, но по улицам ходил мужчина с барабаном: на перекрестке улиц он бил палочками по барабану, потом вытаскивал из-за пояса бумажку и громко читал, объявляя последние события. Убрав запись, снова бил в барабан и шагал дальше, убрав палочки под ремень. Мы охотно слушали такие «последние известия», привыкая к болгарскому языку. Таким древним, но оперативным приемом до жителей доводились самые последние новости. Таким же способом объявлялась и минута молчания.