Георгий Зангезуров - У стен Москвы

Ему не понравилась затея отца с этим вечером. Не понравилось и то, что отец без стеснения оставил у себя эту женщину, о которой в Берлине ходили довольно нелестные слухи.

Гости выпили.

— Господа, а куда же подевался Вебер? — спросила Эльза. — Он ведь обещал преподнести нам сюрприз.

В это время в комнату вошел сияющий Вебер.

— О-о-о, вы легки на помине, господин обер-лейтенант. Где же ваш обещанный сюрприз? — снова спросила Эльза.

— Здесь. Если господин генерал разрешит, я…

— Надеюсь, это не бомба?

— О нет, экселенц!

— Тогда, пожалуйста, показывай нам сюрприз.

Вебер раскрыл дверь.

— Прошу вас, фройляйн.

На пороге появилась Наташа в светло-голубом крепдешиновом платье и в туфельках на высоких каблуках. Ее пышные светло-золотистые волосы были перехвачены такой же светло-голубой лентой, очень идущей к ее лицу. От сильного смущения она покраснела и стояла на пороге, не зная, что ей делать дальше.

— О, это действительно сюрприз! — с радостным удивлением воскликнул Мизенбах-старший.

— И восхитительный притом. Откуда ты выкопал эту русскую красавицу, Вебер? — сказал начальник штаба, вставая с места и идя навстречу Наташе.

— Разрешите представить, господа, русскую студентку, будущую преподавательницу немецкого языка. Она прекрасно говорит на нашем языке и еще прекраснее поет русские песни.

— Проходите, фройляйн, проходите. Что же вы стоите на пороге?

Наташе дали стул, посадили между старым Мизенбахом и начальником штаба. Подали закуски, налили вина. Все это с удовольствием делал генерал Шредер.

«Сюрприз» Вебера не понравился Эльзе. Рядом с молодой, красивой русской девушкой она явно проигрывала. Вольно или невольно взоры хозяев были устремлены на эту русскую студентку. «Идиот, ничего умнее не мог придумать, — мысленно обругала Эльза Вебера и обернулась к Шредеру, который предлагал Наташе то одно, то другое блюдо, предлагал фрукты. — Этот старый ловелас готов упасть перед ней на колени. Да и мой милый Петер не спускает глаз с этой девчонки».

Но среди присутствующих был еще один человек, который не спускал глаз с «этой девчонки». Этим человеком был полковник Берендт. Он пристально смотрел в глаза Наташе и думал про себя: «Интересно, откуда появилась здесь эта птичка?..»

Наташа чувствовала себя неловко. Она видела, как недоброжелательно смотрит на нее рыжеволосая немка, как сверлит ее глазами толстый полковник. Нет, конечно, она сделала ошибку, что согласилась пойти сюда. И все этот проклятый Вебер. Пристал как с ножом к горлу: «Вы должны, вы обязаны. Если не согласитесь, вами останутся недовольны…» Как будто она, Наташа, всю жизнь только и мечтала о том, чтобы эти сволочи остались ею довольны. Вебер был так настойчив, что даже мать, которая больше всех боялась за нее, и та сказала: «Лучше будет, если ты все же пойдешь, дочка…»

Генерал Мизенбах заметил, что русская девушка даже не пригубила свой бокал.

— Что делает время с человеком! Генерал Шредер, вы плохо ухаживаете за нашей гостьей. Она же ничего не пьет.

Шредер развел руками.

— Увы. Вынужден признаться, что мои чары на нее не действуют.

— Зато ее чары, кажется, на вас очень даже действуют, — кольнула начальника штаба Эльза и демонстративно вышла из-за стола.

Но ее слова словно и не были услышаны.

— Господа, давайте попросим фройляйн Наташу спеть нам, а? — предложил Шредер.

— Просим! — закричали и зааплодировали мужчины.

Наташа побледнела. Оказывается, еще и петь надо этим пьяным, ненавистным ей людям.

— Я не могу… Я не умею… — тихо проговорила она.

— Это неправда, — подал свой голос Берендт, вытирая салфеткой замасленные подбородок и руки.

— Спойте, Наташа, — попросил Вебер. — Я прошу вас.

«Боже мой, как же я буду петь, если слушать меня будут враги, если так сильно бьется сердце?» Наташа и сама не знала, почему так тревожно на душе. У нее было такое ощущение, — как будто вот-вот должно было случиться несчастье. Откуда, с какой стороны нагрянет это несчастье, она не знала, но чувствовала, что оно где-то здесь, близко. «А разве может быть более худшее несчастье, чем то, которое уже случилось, — фашисты здесь, под Москвой, а я, русская девушка, комсомолка, сижу среди этих людей, да еще должна развлекать их своими песнями».

Однако она видела, что дальше медлить было нельзя. Наташа вышла из-за стола, прислонилась спиной к стене я неуверенным, дрожащим голосом запела первое, что пришло ей на ум:

Она заметила, что немка, услышав ее прерывистый, не совсем уверенный голос, презрительно хмыкнула и отвернулась. Пусть, мол, эту безголосую азиатку слушают те, которые ничего не смыслят в пении. Наташа разозлилась. А собственно, почему она должна дрожать перед этими людьми? Ведь она находится на своей земле, в русском доме, и потом, она покажет этой рыжей немке, как хихикать и отворачиваться от нее.

вдруг к самому потолку взвился ее красивый, переливчатый голос.

Наташа теперь пела так уверенно, так задорно, что казалось, перед ней были не эти ненавистные ей люди, а широкая, раздольная степь и она, русская девушка, в цветастом сарафане, босыми ногами стоит на бричке и, крепко держа в руках вожжи, с быстротой ветра мчится по степной дороге, и над бескрайними полями, словно птицы, летят слова ямщицкой русской песни. И наплевать ей на то, как смотрят на нее и что думают о ней эти люди.

Она почти не смотрела на тех, для кого пела. Ее мысли были далеко отсюда. Теперь она уже видела на этой бешено мчащейся по степи повозке не себя, а Александра Кожина. Сбив шапку на затылок, он с сумасшедшей скоростью летел к ней. «А что, если и правда он примчится сейчас сюда, перестреляет этих людей и увезет меня с собой?» — подумала она.

— Браво, фройляйн Наташа.

— Браво-о-о!

— Хорошо, прекрасно вы пели. Я давно не слышал такого голоса, — восхищался Шредер.

Мизенбаху тоже понравилось, как пела Наташа, но он одерживался, чтобы окончательно не вывести из себя Эльзу.

— За такую песню надо выпить! — впервые подал свой голос Макс Мизенбах. Ему по-настоящему понравился голос этой девушки, да и сама она очаровательна. Если бы не такое трудное время, он, пожалуй, был бы не прочь поволочиться за ней.

Больше всех был доволен Адольф Бруннер. Наташа своим изумительным пением утерла нос этой фыркающей рыжей шлюхе.