Георгий Зангезуров - У стен Москвы

И тут Хмелева взорвало. Глаза лихорадочно заблестели, голос задрожал, стал прерываться чуть не на каждом слове.

— Те-ень?! — крикнул он. — Какую тень?.. Какую тень, если у нее живут немецкие офицеры, если она присутствует на допросах в немецкой контрразведке!.. Если она для немцев концерты устраивает?!

Хмелев словно помешался. Глаза горели ненавистью, на лбу выступил пот, а руки дрожали.

— Эх, Женя, Женя… Я знаю, что ты много пережил, был на волоске от смерти. Но как ты можешь говорить о ней так?.. Как тебе не стыдно? Ведь и ты же любил ее.

— Ну, знаешь… Ты лучше не задевай эту тему. «Любил»… Я любил совсем другую девушку: честную и чистую, а не ту, которая забыла обо всем — о своей клятве, о чести и совести… Я любил не ту, которая с первого дня готова броситься на шею врагу!..

Кожин был потрясен. Ему не хотелось верить, что Наташа так изменилась, пошла на службу к фашистам, развлекает их своим пением и даже отвечает им взаимностью. И в то же время он не понимал, какой смысл Хмелеву наговаривать на Наташу. Фашисты могли принудить ее пойти к ним на работу, быть переводчицей или исполнять еще какие-нибудь обязанности… И в квартиру могли вселиться без ее разрешения. Так в чем же тут ее вина? Почему он так озлоблен против нее?..

Олег лежал в чистой, теплой постели и смотрел в брезентовую стену санитарной палатки. Теперь ему было хорошо.

Вчера его вымыли в жарко натопленной фронтовой бане. Потом одели в чистое солдатское белье и унесли прямо в операционную. К нему подошла молодая женщина в белом халате и такой же белой шапочке. Она ласково поздоровалась, осмотрела ногу и сказала: «Ну, это ерунда. К утру будешь прыгать. Так как? Хочешь бегать?» — «Хочу, — несмело ответил мальчик. — А не очень больно будет?» Олег думал, что врач начнет его успокаивать, скажет, что он и не услышит, как она вправит вывихнутую ногу. Но доктор коротко сказала: «Будет больно. Но ведь ты же мужчина!» И Олег решил доказать, что он действительно мужчина, а не какая-то там плаксивая девчонка. «Ладно, делайте уж», — разрешил Олег. «Вот и хорошо. С мужчинами всегда легче договориться», — подмигнула ему врач и взялась за ногу. Сперва доктор спокойно и даже ласково растирала рукой щиколотку, а потом… Потом она так рванула ногу, что у Олега даже искры посыпались из глаз и он не выдержал, закричал: «О-о-о-ой! Что вы делаете?.. Фашисты проклятые!..»

Уже засыпая, Олег думал: «Э-эх, не выдержал все-таки. И доктора ни за что оскорбил. Теперь она обязательно скажет дяде Саше».

Проснулся Олег только на следующий день, к обеду. Он еще лежал с закрытыми глазами, но чувствовал, что возле него кто-то сидит. «Наверное, доктор… — подумал он и решил не открывать глаз, притвориться спящим. — Как же я на нее смотреть буду!» Но вскоре не выдержал и сквозь узенькие щелочки приоткрытых век посмотрел — это был Кожин. Он сидел у кровати и смотрел в осунувшееся и повзрослевшее лицо Олега, на белый, слепящий глаза клок волос на голове мальчика.

— Дядя Саша, это вы? — обрадованно спросил Олег. — А я думал…

— «Думал»… Что же это ты, брат, так нехорошо ведешь себя? Люди тебе помощь оказывают, а ты их фашистами обзываешь.

— Я больше не буду так, дядя Саша… Я попрошу прощения.

— Вот и хорошо. Как нога? Хорошо?.. Теперь рассказывай, что с тобой было.

Олег стал рассказывать о том, как погибла его мать и как он, Олег, поклялся отомстить за нее. Как, увидев Кожина во дворе у Наташи, хотел с ним ускакать на фронт, чтобы вместе бить фрицев, но… оказалось, что тот поскакал совсем не навстречу им, а на восток… Он подумал, что немцы не будут остановлены, что они дойдут до самой Москвы. А потом он узнал, что гитлеровцев все-таки задержали за рекой… Рассказав историю с бараком, он закончил:

— И вот, когда барак загорелся, я крикнул Мишке, чтобы он уходил вместе с теми ребятами, какие за воротами стояли… А я гранаты стал швырять в окна. Из четырех — четыре попадания. Вот честное пионерское! Четыре окна высадил. Стекла все — вдребезги, гранаты падали в барак и рвались… Ну, а потом побежал… Да не получилось у меня. Поймали. Нога в яму попала. А если бы не это — только б они меня и видели. Слабо им догнать меня. Вы же знаете, как я бегаю.

— Знаю. А что было дальше?

— Привели к самому главному ихнему генералу. Важный такой, в очках. Не верите?

— Верю. Говори.

— Там не один этот генерал был. Еще были генералы, Ужинали они, что ли? На столе — всякие закуски, вино… И вот тут…

— Что?

— Тут я увидел Наташу.

У Кожина сжалось сердце.

— Да вы не хмурьтесь, дядя Саша, ее туда Вебер привел — квартирант. Она хорошая. Она еще больше, чем я, не любит немцев. Но она же девчонка, что она может им сделать? Они ее и переводчицей чуть не насильно заставили работать. Я знаю.

— А Хмелев говорит…

— Так дядя Женя ничего о ней не знает. Он слышал, что она бывает на допросах русских пленных, и все. И о том, как она попала на вечер к немецкому генералу, он тоже ничего не знал. Я ему сказал об этом. А потом к ней приходила Клава. Она — партизанка. Я через дверь слышал, как она говорила Наташе о партизанах. Наташа от меня скрывала все это. Маленьким считала. А я сам слышал их разговор. Только этой ночью, когда мы сидели у Мишки, она сказала, что к ней приходил Шмелев…

— Какой Шмелев? Митрич?! — обрадовался Кожин.

— Ага. Тот, которого вы приняли в отряд. Он еще бригадиром был, когда мы окопы рыли…

— Ну, ну? — торопил его Кожин. — Как он попал к Наташе?

— Из отряда.

— Из какого отряда? Из нашего? — переспросил Александр.

Олег удивленно вытаращил глаза.

— Ну конечно. А из какого же еще?

У Кожина гора свалилась с плеч. «Ну, значит, цел отряд!» — радостно подумал он и, повернувшись к брезентовой двери, закричал:

— Ни-на-а-а!

В палатку вбежала военфельдшер Светлова.

— Что случилось? Ему плохо?.. — глядя на Олега, спросила она.

— Плохо-о? Наоборот, Нина. Все наоборот! Звони Воронову. Пусть быстрее идет сюда.

— Да он здесь. С ранеными разговаривает.

— Давай его сюда. Скорей!

Но Иван Антонович уже сам входил в палатку.

— Что тут стряслось у вас?

— Пляши, комиссар. Сейчас же пляши! Нашелся твой отряд.

— Кто сказал? — спросил Воронов.

— Да вот… — указал Кожин на мальчика. — Пришел с такими вестями и молчит. Оказывается, в город к Наташе из отряда приходил Шмелев.

— Где же сейчас отряд?

— Точно не знаю. Раньше был в Горелом лесу, — сказал Олег.

— В Горелом? Значит, это его осаждали гитлеровцы?

— Ага. Но теперь фашистам слабо. К отряду на помощь пришли партизаны. Они вместе бились против карателей и, прорвавшись, все ушли в другой лес, за Сосновку.

— Ну, спасибо, брат, спасибо. Ты даже сам не понимаешь, какую ты нам радость принес, — сказал комиссар. — Надо срочно попытаться наладить с ними связь.