Анатолий Хорунжий - Неоконченный полет

Я был в Венгрии в сорок пятом году, сразу после войны. Тогда Шандор, понятно, еще бегал мальчишкой. Таких, как он, мы нарочито строго прогоняли от машин, чтобы они не набедокурили, а иногда, наоборот, подзывали, чтобы показали нам дорогу. Шандор мог быть одним из тех. Образ человека держится в памяти какой-то черточкой довольно долго...

Автобус проглатывал сотни километров дорог в живописных просторах страны. Шандор сидел передо мной ежедневно в свежей рубашке и зеленой, ручной вязки жилетке. Когда мы готовились к новому маршруту, Шандор принимал от нас чемоданы и задвигал их во внутрь автобуса. По приезде он вынимал багаж и перекладывал на автокар. Делал это аккуратно, точными движениями. Когда кто-то хотел взять у него чемодан, шофер не опускал багаж на землю, пока чья-то рука не перехватывала чемодан из его крепкой руки.

Как-то на одной из вечерних остановок «икаруса» (в городе, на улице, где огни, движение, люди) Шандор выбирал багаж, и вдруг не хватило одного чемодана. (Ага, Шандор нашел пропажу и так завоевал твои симпатии?) Нет, растяпа получил свой чемодан в гостинице следующего города, уплатив форинтами за телефонные переговоры по этому случаю. Я помнил это происшествие потому только, что наблюдал за Шандором в те неприятные минуты. Густые черные брови венгра сдвинулись над глазами. Водитель, наверное, подумал, что это он не уложил чемодан в автобус. Но его лицо сразу повеселело — этого не могло случиться! — его руки помнили, за какую поклажу брался он сегодня, а за какую нет. Шандор усмехнулся от догадки: в каждой группе найдется раззява, который, забыв в гостинице свои вещи, может целый день спокойно ехать в автобусе и беззаботно распевать песни.

Я выбросил из головы это приключение, как, должно быть, выкинул его из памяти Шандор, — путешествие быстро мчало нас вперед. Мы ехали, останавливались, осматривали города, памятники, старинные замки. Тяжелый «икарус» снова и снова выпутывался из тесных переулков, вырываясь к автострадам.

Дорога открывала новые и новые просторы земли, а мы всматривались в пейзажи, поля, дома, людей. В чужой стране замечаешь прежде всего знакомое тебе. Я, например, прежде всего видел баштан с куренем, участки подсолнухов, кукурузы, пастбище с колодцем и журавлем, трактор в поле. А еще русых девушек с большими глазами, высоких смуглых парней.

Я смотрел на все это и слушал музыку — Шандор почти не выключал приемник. Нас сближали и живописная трасса, красочные дома, и полет мощного «икаруса», который умело вел Шандор.

Человек, сохранившись в нашей памяти, соединяет разные страны и не похожие между собой годы. Шандор, сидя за рулем могучего «икаруса», такой простой, в шерстяной вязанке, возвращал меня к воспоминаниям, к той давней, незабываемой Венгрии.

Из штаба, расположенного вблизи Вены, мы ехали в Будапешт. На границе, за Винер-Нейштадтом, пейзаж контрастно менялся — с горного австрийского на равнинный, степной, венгерский, — мы предъявили пропуска, получили почтительно разрешение (рука к козырьку, выразительный стук сапогами, улыбка из-под черных, лихих, молодецки закрученных усиков) и покатили по усыпанной галькой прямой дороге.

Домики под соломой, крестьянские возы в одноконной упряжке, люди в белой полотняной одежде на клочках земли — все было отмечено бедностью и вызывало в нас сочувствие.

Проехав сотню километров, мы убедились в том, что наш трофейный «адлер» (на его радиаторе металлический орел распростер крылья, а спереди серая приземистая машина напоминала чем-то лягушку) не отличался скоростью. К пункту назначения прибудем только в полночь... Заговорили о ночлеге и ужине. Бывшие фронтовики, мы просто разрешали подобные вопросы: сворачивали в первый попавшийся двор, просили воды помыться, постель для старшего из нас, сена для всех и тащили в дом или на столик под деревья истрепанные вещевые мешки с несколькими буханками-«кирпичиками» и консервными банками.

Въехали в село. Насупленные старые дома прятались в глубине дворов. Никто из нас не решался сказать: «Вот тут!» Жилье встречалось все реже и реже. Уже миновали последние строения. Внезапно у крайнего увидели мальчишку. Он стоял посреди бурьяна, и мы все трое, находившиеся в машине, обрадованно переглянулись между собой.

Наш водитель, офицер-политработник, стал притормаживать «адлер». Неожиданный удар по боковому стеклу оглушил нас. Звон стекла, пыль, тревога смели ваше благодушие. «Адлер» остановился. Мы повыскакивали из машины. Водитель держал в руке камень. Майор, сидевший рядом, утирал на щеке кровь от мелких осколков. А где же мальчишка, которого только что видели?

Он что есть духу бежал к дому.

— Заночуем здесь, — сказал старший среди нас, полковник...

Шандор неожиданно обернулся. Я вздрогнул от его взгляда, брошенного в мою сторону.

Моя соседка, серьезная, средних лет женщина, наверное, среагировала на этот взгляд раньше, чем я. Она поднялась с места и подала какой-то знак рукой. Шандор кивнул ей головой и тут же, притормозив разбежавшийся «икарус», повернул с добротной дороги на проселок. Я успел прочитать надпись на дорожном указателе: «Сольнок — 50 км».

То, что произошло сейчас, прервало мои воспоминания. В Кечкемете я видел, как Шандор и моя соседка о чем-то разговаривали. Руководитель группы, гид и несколько ее земляков-волгоградцев, как могли, помогали разноязыким людям объясняться. Речь шла о чем-то важном и волнующем. Все, понял я, ждали решающего слова от Шандора. А он чего-то колебался...

— Мы, кажется, отклонились от нашего маршрута? — обратился я к женщине, которая почему-то продолжала стоять и не садилась на свое место.

Она охотно отозвалась:

— Да. Какой добрый человек Шандор!

— Вы знаете, куда мы едем?

— Я упросила его свернуть на Сольнок.

— Вы были тут раньше?

— Мой отец был.

— Вы намерены проведать его знакомых?

— Его солдатскую могилу.

Волгоградка вздохнула, дрожащими руками открыла сумочку.

Крайние дома во всех селах мира, наверное, принадлежат беднякам: им достаются песчаный грунт, бурьян, рвы. Это был убогий двор с покосившимся тыном из лозы. Мы вошли сюда с тяжелым предчувствием и остановились перед открытой дверью, в которой исчез перепуганный хулиганишка.

В первый миг казалось, что мы попали в западню. Но посреди дома в серых сумерках стояла высокая худая женщина с желтым лицом. Она смотрела на нас, заломив руки, и ожидала, видимо, расправы.

Запыхавшийся мальчишка с взлохмаченной головой выглянул из-за печки, сверлил нас глазами. Было похоже — он готов броситься на нас из засады, как только мы приблизимся к его матери.

Нам повезло с переводчиком — среди нас был мариец. Несколько венгерских слов, сказанных женщиной, открыли ему родство их народов. Наш товарищ точно забыл неприятное происшествие, приведшее нас в этот дом, спокойно заговорил с женщиной, напуганной появлением военных и поступком сына-сорванца. Она поняла некоторые слова, обращенные к ней, и у нее, наверное, отлегло от сердца. Даже пригласила сесть, расположиться. Мальчишка тем временем затаенно затих на печи, на той самой крестьянской печи, какую знает простой люд от Дуная до Волги...