Александр Великанов - Степные хищники

В первые минуты боя под Чижинским Устя не испытывала ничего, кроме жгучего любопытства, — как это все произойдет. Цепи красноармейцев не производили особого впечатления. В сознании не укладывалось, что это смертельные враги, которые движутся вперед, чтобы убить ее, Семена, Максимыча, бузулукского мужика. Даже свист пуль над головой не вызывал страха, — свистнет и пролетела. Страх пришел вместе с курсантскими снарядами. Глушило грохотом, земля тряслась и рои осколков злобно жужжали рядом. Это была ощутимая смерть, и Устя молилась:

— Господи, только бы не попало!

— Тикаем! Живее! — Бузулукский садился на лошадь.

Батареи уже не было видно. Подозрительно близко появились курсанты. Уже видны звезды на шлемах, патронные подсумки на поясах, зловеще блестят штыки.

— Гони! — заорал Семен, и по голосу слышно, что он трусит.

Вжикали пули. Ускакавший вперед Семен придержал лошадь, пропустил Устю вперед, сзади нахлестывал Устиного маштака.

— Гони!!

Неуклюже кувыркнулась лошадь бузулукского, а сам он, упав, перевернулся раза два через голову и застыл.

— Убили! Гони!

Усте обожгло огнем спину. Ранили? Нет. То Семен сгоряча хватил плетью не по лошади, а по наезднице.

Перевалили гребень. За ним тихо, не слышно пуль. Все равно:

— Гони!

Остановились, лишь обскакав свою пехоту.

Тревожная ночевка в Чижинском 2-м, а на рассвете снова в путь. Сапожков торопился: сзади нажимали 202-й, 204-й татарские полки, 25-й батальон ВОХР, Серпуховские пехотные курсы. Избегая боев, банда двигалась к Новоузенску, обходя слева станицу Шильную Балку. Ползли обозы, поднимая облака пыли, скользила кавалерия, медленно текли бараньи гурты.

К полудню разъезды донесли Сапожкову, что с юго-запада надвигается большой отряд. Немного позже были замечены отряды на севере и северо-востоке. Таким образом, не закрытой оставалась только дорога в Чижинские разливы — обширные пространства потрескавшегося от зноя, серебристого от соли болотного ила с торчащими сухими тростниками. Ни воды, ни жилья — первобытные джунгли из камышей. Впрочем, при особой удаче, проехав не один десяток километров, можно встретить киргизское становище — ямы, накрытые сверху камышом, засыпанным землей. В жилье две дыры: одна всегда открыта для выхода дыма, вторая — дыра-вход, завешанная обычно полостью. Около землянок пасутся бараны, а в землянках — вши. Их — миллионы.

Сапожковцев не привлекала прикаспийская глухомань. Они решили пробиваться на юго-запад к Новоузенску и с этой целью бросили конницу навстречу подходившим красным частям. Удар, не дрогнув, принял 1-й Коммунистический батальон, и атака сапожковцев захлебнулась. Конные полки откатились назад к своей пехоте, на которую наседал подошедший 204-й татарский полк. Завязалась перестрелка. К месту боя подходили другие красные части, полукольцом охватывали банду, и к трем часам дня исход боя был ясен. Уже трещали тростники под удирающими в панике подводами, цепи смешались и вот-вот побегут, один за другим умолкали бандитские пулеметы, почти не слышно стало батареи. Сапожков, как одержимый, носился то к пехоте, то на батарею, то к спешившимся кавалеристам, кричал, ругался, как будто это могло помочь. Он хорошо понимал, что это поражение сводит на нет вероятность взятия Новоузенска, а не взять Новоузенск значило проиграть кампанию. Сапожков делал все, чтобы спасти положение, но с ужасом убеждался, что он бессилен.

Взвод, в котором была Устя, занимал участок на правом фланге. Дно пересохшего озера образовало впадину, в которой удобно разместились стрелки. Неподалеку в камышах шуршали лошади, переругивались коноводы. Максимыч подозвал Устю:

— От меня не отбивайся! Всыпят нам тут по пятое число.

Устя стреляла наравне с прочими и старалась делать все то, что делали другие.

— Прицел десять! — командовал Максимыч.

Красноармейцы шли изломанной линией и быстро приближались.

— Прицел пять, по русским опять! — подбадривал старый казак своих подчиненных.

Устя видела острые соски шлемов на головах наступающих, движения рук, винтовки, вскинутые к плечу. Если в бою под Чижинским она была равнодушна к противнику, то сейчас ею овладевала злость. Ей хорошо запомнилась скачка под пулями, срезанный ими бузулукский мужик. А сегодняшняя атака? Скольких не досчитаются после нее?

Устя стреляла. Но разве остановишь? Идут и идут, как завороженные!

Из камышей зататакал пулемет. Цепи наступающих остановились и в свою очередь открыли огонь. Над взводом засвистели, зажужжали, зазвенели осы, лопнуло несколько шрапнелей.

— Смотри! Смотри! — Максимыч показывал влево, где по степи суматошно метались люди. Они то сбегались в кучки, то рассыпались по равнине. Заглушая стрельбу, приходило волнами: «Ура-а! А-а-а!»

«Как на кулачках дерутся, стенка на стенку», — подумала Устя.

— В штыки сошлись, — угрюмо молвил Максимыч и с опаской огляделся. — Беги к коноводам и будь там! — приказал он.

— А вы?

— Подожду еще малость.

Устя побежала.

— Пригнись! — крикнул казак ей вслед.

К лошадям Устя прибежала вместе с несколькими казаками. Бывший в коноводах Семен подал ей лошадь.

— Отвоевалась? Максимыч где?

— Велел ждать.

— Что там делается?

Ответить Устя не успела, — длинная пулеметная очередь откуда-то сбоку прошила тростники.

— Ой! О-о! — послышался стон. Один из прибежавших вместе с Устей волчком крутился на земле.

Семен поворачивал коня. Лошадь Максимыча, которую он держал, запутала повод, и Семен, ругаясь, хлестал ее.

Один за другим казаки скрывались в камышах. Выстрелы хлопали со всех сторон. Казалось, вот-вот раздвинутся камыши и появятся островерхие шлемы-буденновки.

— Поняй! [31] Поняй! — Погоняй! (уральск. — казач.). —крикнул Семен, распутав наконец лошадей.

— Куда?! А Максимыч?

— Самим впору уйти.

— Сенька, стой! Застрелю, как собаку! — Устя вскинула винтовку.

— Да ты что, белены объелась? — поразился Семен, но лошадь придержал.

— Беги до Максимыча и зови!

В этот критический момент Устя почувствовала, что все ее страхи, опасения исчезли, все существо заполнило происходящее, до предела прояснились мысли, появилась огромная вера в свои силы, в собственные возможности.

Когда Семен ушел, она распорядилась:

— Возьмите раненого! Ну! — И пятеро бандитов по ее слову спешились и подошли к лежавшему.

— В живот угодило, все равно помрет, — буркнул один и отвернулся.

— Ой, братцы, тяжко! Предайте смерти! — глухо молил раненый.

На мгновение Устя увидела его посеревшее лицо, безумные глаза, закушенные губы с кровавой пеной.

— Предать смерти! — так же глухо, как раненый, повторила она и указала пальцем на того, который сказал «Все равно помрет»: — Ты!