Андраш Беркеши - Последний порог

Эккер понимающе закивал, а сам в этот момент думал о том, упаковала ли Эрика свои вещи. Освободившись от этой мысли, он сказал:

— Я рад, дорогой Феликс, что вы были так откровенны со мной. Ваши замечания вполне убедительны. И все-таки мы кое о чем забыли. — Профессор закурил. — Забыли о том, что мы с вами находимся в Будапеште, в столице Венгрии. А эта страна склонна к крайностям. Венгры, мой дорогой, насколько я их знаю, никогда не руководствуются реальностью, а всегда иллюзиями. Хайду тоже венгр, значит, он идеалист и живет иллюзиями. Если генерала убедить в необходимости большой коалиции и разгрома третьей империи — а двумя полюсами этой коалиции являются Москва и Ватикан, — он станет вести переговоры с коммунистами. — Стряхнув пепел с сигареты, он продолжал: — Если кому-нибудь удастся объяснить Хайду, что американцы и англичане — консерваторы, которые отнюдь не пекутся об интересах Советского Союза, но все же вместе с ним борются против общего врага, так как прекрасно понимают, что они только в этой коалиции и могут надеяться на победу, то Хайду, как дипломат, будет думать и действовать именно в этом направлении, — Вынув платок, Эккер вытер лоб. — Возможно, я и ошибаюсь, дорогой Феликс, однако я все же расколю и этот орешек. Вы знаете, что мы перепроверили данные, полученные от Элизабет Майснер. Известно вам и то, что мы в течение почти двух месяцев регулярно перехватывали передачи их рации.

— Однако, насколько мне известно, особенно важных сведений нам добыть так и не удалось.

— Но я полагаю, что какая-то польза от этого все же есть. Идя по следам рации, нам удалось схватить одного агента. И не здесь, а в Берлине. Его допросы проходят небезуспешно. Он посвятил нас в один план, дорогой Феликс, в очень рискованный, но все же реальный план. — Эккер встал и вновь заходил взад-вперед по комнате. — Суть этого плана заключается в организации на территории империи и оккупированных стран всеобщего восстания. Над осуществлением этого плана работал и Милан Радович. За несколько последних месяцев он встречался и беседовал с большим числом крупных политических деятелей, известив их о том, что западные союзники без Советского Союза не заключают ни одного сепаратного договора с сателлитами империи. Вы понимаете все значение этого шага?

— Думаю, что да, — ответил Вебер. — На базе такого плана они хотят организовать единую акцию, в которой примут участие самые различные группы Сопротивления независимо от их политических принципов.

— Так точно, сын мой. — Профессор остановился прямо перед ним: — А нам необходимо знать, с кем именно встречался и вел переговоры Милан Радович. Если мы это узнаем, то заметно поумнеем. — Повернувшись, он подошел к столу и подписал донесение. — Немедленно направьте это в Берлин и попросите ко мне господина священника.

Увидев профессора Отто Эккера, Эндре сначала не поверил своим глазам. Еще труднее было понять то, что именно он и является штандартенфюрером СС, по распоряжению которого его откомандировали с фронта в Будапешт. Изумление Эндре было столь велико, что он даже не заметил, как профессор взял его за руку и усадил в удобное кресло.

— Я не рассчитывал встретить вас здесь, — пролепетал он. — Мне нужно прийти в себя. Я даже не знаю, что и думать.

Эккер тоже сел, его короткие ноги с трудом доставали до покрытого ковром пола.

— Я думаю, дорогой Эндре (вы разрешите мне так вас называть?), что мне нужно объяснить вам ситуацию. Германская империя, как вам известно, ведет не на жизнь, а на смерть борьбу с большевизмом, — сказал Эккер. — Но сейчас речь идет о существовании не только империи, но и христианской цивилизации. Борьба, которую ведет фюрер, очень сложная борьба, ее не всегда могут понять простые люди, тем более что Англия и Америка ведут в настоящее время борьбу против империи.

Эккер знал, он может говорить что угодно, так как Эндре не сведущ в таких вопросах. Далее профессор заговорил о том, что он лично убежден в необходимости активных действий против большевизма. Его же лично поразила позиция, которую так героически отстаивал он, Эндре. Когда он узнал о том, что его бывший ученик добровольно изъявил желание поехать на фронт, он, Эккер, даже почувствовал угрызения совести.

— Вот тогда-то я и понял, — тихим и назидательным тоном продолжал Эккер, — что мне необходимо принять участие в твоей судьбе. Я, правда, никогда не занимался вопросами военного искусства, мое слабое здоровье не позволило мне пойти на фронт, однако борьба идет не только на полях сражений, но и в тылу. Я понял, что смогу найти лучшее применение своим способностям именно на этом участке невидимого фронта. Тогда я сменил преподавательскую кафедру на эту службу. И но ради самого себя, а ради своих учеников, ради господа бога, ради христианской веры. Человек не должен уходить от ответственности. Я так и решил. Мне нужно принять участие в борьбе, которую вы так самоотверженно ведете.

Эндре не мог объяснить того чувства, которое охватило его в ту минуту, хотя были моменты, когда доводы Эккера и казались ему убедительными. Мысленно он хотел уверить себя в том, что Эккер, видимо, вполне искренен, а его, Эндре, несколько неловкое поведение вполне можно понять и объяснить усталостью и теми нервными потрясениями, которые ему пришлось перенести, будучи на передовой. Внезапно ему даже показалось, что он чувствует отвратительный трупный запах, слышит предсмертное хрипение и стоны раненых. Слышит голоса солдат, вернувшихся в окопы после краткосрочного отпуска, проведенного на родине, когда они рассказывали о тех безобразиях, что творятся в тылу, о ночных оргиях в ресторанах и барах, о пышных приемах и вечерах, где первый бокал шампанского, как правило, пили за здоровье вернувшихся на родину героических гонведов... Что же ему, Эндре, нужно от Эккера? Почему он должен не доверять ему? Разве не благородно, что этот ученый человек, не испытывающий никакой материальной нужды, вдруг добровольно меняет университетскую кафедру на военный мундир, и только потому, что он хочет принять активное участие в борьбе?

«В конце концов, — продолжал думать Эндре, — все происходит по воле божьей. И победа, и отступление, я даже то, что я, Эндре Поор, скромный дивизионный капеллан, после стольких испытаний и искушений вновь сижу перед своим любимым когда-то профессором».

— Я счастлив, очень даже счастлив, — хриплым шепотом проговорил Эндре, — что снова встретился с вами, господин профессор.

Вошедший в комнату Вебер кивком дал знак Эккеру, что его распоряжение выполнено. Сев в кресло, он цепким взглядом с головы до ног прощупал худую, изможденную фигуру священника.

— Знаете, дорогой Феликс, — заметил Эккер, — господь бог милостив к человеку: он не позволяет, чтобы время разъединяло настоящих друзей.