Андраш Беркеши - Последний порог

Все снова засмеялись. Мишка... Дядюшкой Мишкой его никто не называл, а ведь он во время войны был денщиком отца.

Первые дни на Балатоне прошли незаметно, а потом жизнь пошла более однообразно. С Аттилой и родителями Чаба встречался только за обедом. Старший брат занимался неизвестно чем, никто не знал о том, где он бывает. Чаба отдыхал, купался в озере, катался на яхте, иногда садился к роялю и играл что-нибудь веселое или грустное в зависимости от настроения. Занимаясь всем этим, он вспоминал об Андреа и с нетерпением ждал письма от нее.

Родителей на несколько дней пригласил к себе на виллу граф Иштван Бетлен. Аттила, находясь в отпуске, сманил из Алмади лейтенанта Балинта Бабарци, лихого гусарского офицера, и его сестру, рыжеволосую Эмеке, которая, не зная, чем бы ей заняться, начала флиртовать.

Неожиданно на виллу приехал на велосипеде Милан. Все тело у него было коричневым от загара, блестели только белки глаз да два ряда белоснежных безукоризненных зубов.

Аттила встретил его холодно-вежливо, даже не называл на «ты». Милан сначала несколько растерялся от такого приема и недоуменно пожимал плечами. Эмеке же с нескрываемым любопытством разглядывала красивого загорелого молодого человека. Милан тоже обратил внимание на красивую девушку.

— Послушай, Чаба, эта девушка — невеста твоего брата? — спросил Милан, когда оба друга купались в Балатоне и заплыли далеко от берега.

— Черта с два! — засмеялся Чаба. — Но залезть к ней под юбку он, конечно, непрочь.

— Тогда, старина, в силе остаются законы конкуренции.

Оба легли на спину и так плыли, наслаждаясь жарким солнцем и прохладными ласковыми волнами.

Аттила с Эмеке загорали на берегу, у самой воды. В купальнике Эмеке была еще соблазнительнее, чем в одежде. Заметив выходивших из воды Чабу и Милана, она села, приложив козырьком ладонь к глазам.

— Великолепная вода, не правда ли? — спросила она.

— Божественная, — ответил Милан, не спуская глаз с красивой груди девушки. Выйдя на берег, Милан уселся напротив девушки и, попросив у нее сигарету, закурил, а затем безо всякого перехода заметил: — Вот когда начинаешь понимать, почему у этих паршивых швабов так чешутся зубы на Задунайский край.

Аттила сразу же встал и смерил Милана пронзительным взглядом:

— «Паршивые швабы»? Кого вы имеете в виду?

Чаба сделал знак, чтобы Милан не вступал в спор, но тот словно не заметил этого.

— Кого я имею в виду? — Он выпустил дым изо рта. — Гитлеровцев.

Бабарци приподнялся на локтях и, блеснув зубами, проговорил:

— Судя по твоим словам, дружище, ты порядочная скотина. Наверняка эти речи ты слышал от своих друзей евреев.

— Как ты разговариваешь, Балинт? — одернула девушка брата. — Ты ведь не в конюшне находишься.

— Не вмешивайся! Если господин Радович чувствует себя оскорбленным, то...

— Я чувствую себя оскорбленным, — перебил Балинта Чаба. — Милан — мой друг, и потому я попрошу тебя разговаривать с ним уважительно. Я, к примеру, вежливо разговариваю с твоими друзьями.

— Однако мои друзья не поносят на каждом углу немцев и не распространяют ложных слухов! — выпалил Аттила.

Милан как-то странно улыбнулся, но на провокацию не поддался, чем очень обрадовал Чабу.

— Я не думаю, чтобы Гитлер был евреем, — совершенно спокойно заметил Милан, — не говоря уже о том, что он не является моим другом, а вот эти самые «ложные слухи» он как раз сам и распространяет. Его великолепный опус «Майн кампф» перевели на венгерский язык и издали, а все то, что я только что сказал, можно обнаружить в этой книге. К тому же газета «Фелькишер беобахтер» опубликовала на своих страницах карту, на которой восточная граница Германской империи проходит по Дунаю, с севера на юг. А во многих немецких газетах можно прочесть пространные статьи, в которых говорится о том, что «венгерский народ является инородным телом в теле Европы. Эту цыганскую нацию необходимо переселить обратно в те края, откуда они сюда пришли, то есть за Урал, а весь Задунайский край передать немцам». Все это напечатано в газетах, и, следовательно, меня не за что обзывать скотиной. Грубость и высокомерие отнюдь не являются убедительным аргументом. — Проговорив все это, Милан бросил недокуренную сигарету в воду.

— Глупости! — выпалил Бабарци и сел. — Гитлер слишком умный политик, чтобы какими-то дурацкими картами восстанавливать Венгрию против немецкого народа. Я не верю этому, понимаешь, не верю.

— Я тоже не верю, — согласился с ним Аттила, хотя в голове его уже не было уверенности.

— Разумеется, Гитлер хитрый политик, — не успокаивался Милан. — Об этом свидетельствует сам факт распространения таких карт. Фюрер бьет наверняка. Он точно знает, что в Венгрии может рассчитывать на «пятую колонну» нацистов.

— Боже мой, довольно! — воскликнул фальцетом лейтенант Бабарци. — Я не потерплю, чтобы в моем присутствии распространяли прокоммунистические заявления.

Чаба заметил, что Милан сразу же стал серьезным, а взгляд его прямо-таки угрожающим. «Если бы нас сейчас было не двое, а трое, то лейтенанту несдобровать бы», — подумал Чаба, понимая, что ему пора вмешаться. Странно, что Аттила замолчал. Видимо, брат потому не принял сторону Балинта, что не хочет противопоставить себя Эмеке, которая (этого не мог не заметить и слепой) готова защищать Милана.

— Чего ты дурачишься, Балинт? — сказал Чаба, делая знак Милану, чтобы тот помолчал. — Ты сам похож на Гитлера, так как готов защищать свои взгляды с ножом в руках. Ну, иди сюда, пырни меня ножом, а позже в казино будешь хвастаться своим геройством.

— Нужен ты мне! — со злостью бросил Балинт.

— А ведь я тоже считаю Гитлера негодяем.

— Ну хватит, — сказал Аттила. — Оставим политику наконец в покое.

Эмеке встала и улыбнулась Милану:

— Пойдемте лучше покатаемся на лодке, так приятно поработать веслами. — Она протянула юноше руку, тот подал свою и быстро вскочил на ноги.

— Останься на берегу! — В голосе Балинта прозвучала угроза.

Девушка остановилась на ступеньках деревянной лестницы, которая вела к воде, и, полуобернувшись, смерила брата презрительным взглядом:

— Милый братец, не указывай, что мне делать. К слову говоря, мне твое дурацкое поведение очень не понравилось. — Повернувшись к Милану, она сказала: — Пошли.

Милан греб со всей силой. Девушка сидела на носу лодки спиной к нему. У нее была красивая фигура, особенно бедра. Эмеке была недовольна перебранкой парней и, хотя Милан ей сразу же понравился, понимала, что лучше всего было бы сейчас уехать домой. Аттила пока оставался, так сказать, нейтральным, но после ухода Эмеке с Миланом он наверняка начнет нападать на него со злостью. Стоит только посмотреть на его лицо, которое так и пышет злобой, чтобы понять его намерения. Милан, конечно, и не догадывается, что ему в этой игре уготовлена роль мяча, которым будут перебрасываться между собой Эмеке и ее братец. А девушка решила во что бы то ни стало разозлить Балинта.