Андраш Беркеши - Последний порог

— Милана?! — с изумлением воскликнул Чаба, делая вид, что он об этом впервые слышит. Голос его слегка задрожал, что свидетельствовало о том, что он сыграл неплохо.

— Разве вы не знали, что мы его схватили?

— Не знал, — вымолвил Чаба, бледнея.

— К сожалению, наш друг Милан совершает большую ошибку: он не желает говорить. Сверху получено указание прикончить его, но ведь это чересчур жестоко. Я хочу, чтобы вы были рядом с Миланом, заботились о его здоровье, более того, о его жизни...

— А в чем, собственно, состоит вина Милана?

Эккер скупо рассказал о деятельности Радовича.

— Я сам разговаривал с ним, просил его, умолял, чтобы он не отказывался давать показания, но безуспешно.

В этот момент в кабинет вошел Вебер.

— Господин профессор, он потерял сознание, — доложил Вебер. — Думаю, необходимо вмешательство врача.

Чаба невольно закрыл глаза: видеть, как пытают Милана, было свыше его сил. Он сидел в углу, и ему казалось, что его вот-вот вывернет наизнанку. Тогда он машинально начал считать про себя, однако это не помогало. Чаба знал, Чаба чувствовал, что Бабарци наблюдает за ним, а боковым зрением видел, как тот ехидно ухмыльнулся.

Чабе казалось, что он каждую минуту может упасть в обморок, были моменты, когда ему чудилось, что все это лишь тяжелый сон, что он скоро проснется, а Андреа спросит его о том, как он спал. Однако он понимал, что никакой это не сон, а он, вопреки желанию, является очевидцем того, как истязают человека. Этой пытки он но забудет до последнего дня своей жизни, как не забудет и эти ужасные минуты. Каждый удар, нанесенный Милану, болью отзывался в Чабе, как будто били его самого. Чаба чувствовал, что если он возьмет себя в руки и не преодолеет собственную слабость, то совершит какой-нибудь необдуманный поступок. Быть может, самым умным сейчас было бы вынуть из кармана служебный пистолет и, застрелив мучителей, пустить себе пулю в лоб? Голос Бабарци он слышал откуда-то издалека-издалека:

— Говори наконец, негодяй! Говори, а не то переломаю руку!

Милан застонал, из горла его вырвался сдавленный хрип.

Чаба с трудом открыл глаза. Яркая лампа освещала истерзанное тело Милана. Рот его был открыт, как у умершего, дышал он прерывисто, со свистом втягивая в себя воздух.

Вебер курил, равнодушно взирая на изуродованную жертву. Лицо элегантного гусарского офицера Бабарци заливал обильный пот. Ткнув пальцем в сторону Милана, он приказал солдатам, которые находились тут же:

— Положите его на живот и свяжите руки!

Неуклюжий солдат, с лицом крестьянского парня, принялся выполнять приказание. Носком сапога он поддел Милана под поясницу. Другой солдат, верзила, схватил узника за волосы.

— Оставьте его! — Чаба сам не узнал своего голоса: он был каким-то чужим, жестким. Но Чаба очень обрадовался, что еще может говорить. — Я сказал: оставьте его!

Голова Милана глухо ударилась о бетонный пол.

— Я вам что приказал?! — заорал Бабарци на растерявшихся было солдат.

— Ты что, не видишь, что он без сознания? — бросил Чаба, подходя к майору.

— Он притворяется.

Вебер встал со своего места:

— Доктор, осмотрите арестованного, вы несете за него полную ответственность. Приводите его в сознание.

Бабарци отступил назад. Достав портсигар, он закурил.

Чаба опустился на колени перед распростертым Миланом. Страх и отвращение исчезли, он вновь чувствовал себя врачом, который видит перед собой страдающего человека, видит его многочисленные кровоточащие раны. Чаба уже ничего не боялся: врач взял в нем верх над испугавшимся, ужаснувшимся человеком.

Он с трудом нащупал пульс Милана — сердце билось медленно и неритмично, его тоны почти не прослушивались.

— У него внутреннее кровоизлияние, — сказал Чаба, обращаясь к Веберу. — Если вы и дальше намерены пытать его, то я снимаю с себя ответственность за его жизнь.

Бабарци подошел поближе к Чабе и, выпустив ему в лицо клуб табачного дыма, спросил:

— Внутреннее кровоизлияние? Откуда ты взял такую глупость? У тебя что, глаза рентген заменяют?

Охотнее всего Чаба в этот момент двинул бы майора по роже, но он только рукой отогнал от себя дым и совершенно спокойно сказал:

— Знаешь, Бабарци, я, конечно, ничего не понимаю в пытках, но я врач, а свою профессию я освоил не хуже, чем ты свою...

— Если доктор установил внутреннее кровоизлияние, то так оно и есть, — вступил в перепалку Вебер. — Вы в состоянии остановить кровотечение?

— Попытаюсь, однако если мне что и удастся, то избивать вам его не придется. Пока не придется... Я хотел бы, чтобы вы доложили об этом господину профессору.

Вебер ушел. Чаба сделал Милану укол в руку, а затем промыл раны.

— Положите его на топчан, но только осторожно! И выключите наконец ваш дурацкий рефлектор.

— Здесь не санаторий, — ехидно заметил Бабарци.

Чаба ничего не ответил. Присев на край топчана, он закурил, не сводя глаз с Милана.

Солдаты стояли в сторонке, переминаясь с ноги на ногу.

Вскоре вернулся Вебер.

— Сейчас сюда придет сам господин профессор, — сообщил он.

Бабарци снова включил рефлектор, направив его свет на лицо Чабы.

— Погаси! — выкрикнул Чаба.

— Привыкай, Чаба.

— Привыкну, когда ты меня будешь пытать.

Вебер сам выключил осветительную установку.

— У вас странный юмор, доктор, — сказал он и, показав на Милана, добавил: — Он приходит в сознание?

— Пока нет. Отнесите его в мой кабинет. Один из надзирателей пусть сопровождает арестованного.

В этот момент в комнату вошел Эккер.

— Только никаких церемоний, — проговорил профессор, подходя к топчану. — Как себя чувствует этот несчастный?

— Он симулирует! — выпалил Бабарци.

— Я не вас спрашиваю, дорогой майор. Насколько мне известно, вы бывший гусар, а не врач.

— У арестованного повреждена черепная коробка, кровоизлияние во внутренние органы, — доложил Чаба. — Такой обморок может длиться от нескольких часов до нескольких дней.

— Настолько серьезно? — Эккер помрачнел.

— Очень серьезно, господин профессор. Открытые раны нужно обработать, дабы не случилось заражение. Арестованного нужно немедленно доставить в медицинскую комнату, если вы, конечно, хотите, чтобы он не умер.

— Тогда действуйте, дорогой Чаба.

Когда Чаба остался наедине с Эккером, он вспомнил отца и свое обещание ему: «Да, отец, я постараюсь... Возможно, мне и удастся побороть собственную слабость».

Чаба надеялся, что Эккер тоже уйдет, и тогда он сможет более внимательно осмотреть Милана, однако тот уселся на стул, на котором недавно сидел Вебер, и устало откинулся на спинку.

— Угостите меня сигаретой? — спросил он.

Врач выложил на стол свой портсигар.

Только теперь Чаба догадался о намерении Эккера. Он понял, что профессор специально заставил его участвовать в допросе и пытках Милана, чтобы мучить его самого. «Это чудовище способно на все», — подумал Чаба. Наступившая тишина так подействовала на него, что ему показалось, будто он находится в аквариуме, а вода вокруг него приглушает все звуки.