Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным

После преодоления многочисленных бюрократических трудностей соответствующие немецкие учреждения, наконец, одобрили официальный бланк «Канцелярия генерал-лейтенанта А. А. Власова». Факт, что пленный советский генерал мог иметь бланки с упоминанием его имени и названием канцелярии, был для многих немцев необычен и непонятен. Тогда, конечно, нельзя было толковать, что это была одна из мер, знаменовавших начало большого начинания.

Дневной распорядок был неравномерен. Утром генерал Власов чаще всего гулял по саду. Потом слушал доклады и сидел перед военными картами. Ежедневная сводка Ставки сразу же переводилась на русский язык. Кроме того, слушались иностранные, бывшие под строжайшим запретом, передачи. В общем, обычный порядок дня усложнялся обильными возлияниями в любое время, но особенно по вечерам при игре в преферанс, одной из самых популярных карточных игр в России, похожей на бридж. Когда я не хотел пить, Власов каждый раз говорил: «Как ты больше не хочешь! Ты обязан пить за наше дело…»

Атмосфера в доме была своего рода смесью конспирации, домашнего уюта и ожидания. Власов все время ожидал, что что-то должно произойти. Но ничего не происходило.

С Власовым можно было говорить довольно откровенно. Я считал откровенность единственным правильным путем. Его нужно было посвятить в нашу борьбу за его дело. Ведь она состояла в наших неутомимых усилиях добиваться правильного понимания его движения в немецких учреждениях, вербовке новых заслуживающих доверия сторонников и освоении новых опорных пунктов. И Власов должен был знать об этой борьбе. Без этого он давно признал бы себя побежденным. Одной из моих самых трудных задач как раз было удерживать его в этой позиции ожидания, сохраняя его равновесие и духовную гармонию. Мы же постоянно боролись за признание Власова и независимой РОА, в то время как Гитлер одобрял лишь видимость «наших действий», ограничивая ее только пропагандой. А ведь это было обманом и ограничивалось лишь территорией под советской властью и не было применимо ни в Германии, ни в занятых немцами областях. Мы не скрывали от Власова этого обстоятельства, а наоборот — точно информировали его о всех наших успехах и неудачах.

Все чаще Власов высказывал свои сомнения по поводу поведения немцев. «Я больше не хочу этого, верните меня в лагерь военнопленных! Все это бессмысленно. Немцы меня обманывают», — говорил он.

В этих случаях Штрик-Штрикфельдт, которого я информировал о таких настроениях генерала, был мастером убеждения. У него был дар «поговорить по душам», согласно русской поговорке. Штрикфельдт в совершенстве владел этим искусством, и при этом сам был убежден в правильности Власовского начинания, как в единственном выходе из создавшегося положения… Такие чисто личные отношения Штрикфельдт создавал и с другими русскими генералами, которые к нам присоединялись.

Этот собирательный термин относился к группе сотрудников Власовского штаба, которые прежде всего не были советскими гражданами, а также не были и эмигрантами и являлись членами русского меньшинства, обосновавшегося в Латвии несколько столетий тому назад. Сначала обозначение «рижане» распространялось только на русских, которые происходили из города Риги и служили в штабе Власова. Но потом оно стало применяться ко всем русским из Прибалтики, которые приняли участие во Власовском движении.

Большую часть этих сотрудников мне приходилось выбирать самому, так как мне нужно было иметь при себе людей, которым я мог абсолютно доверять. Особенно в начале моей работы это имело исключительное значение. Среди моих соучеников в Риге у меня было много друзей. К одному из них, Димитрию Александровичу Левицкому, я и обратился прежде всего. Он сразу же взялся за работу, собрал подходящих людей, и объявил им: «Если сейчас Фрёлих просит помощи, мы должны принять в этом участие!» Из друзей сразу откликнулись трое: Левицкий, Лев Рар и Конради-Кондрашев. Для них на нашей вилле в погребе устроили спальню.

Помимо этих трех товарищей по школе, можно было привлечь также и членов трех русских групп бойскаутов, входивших в состав латвийских разведчиков или бойскаутов. Поскольку я тоже был бойскаутом, я их почти всех знал. В случаях, когда кто-либо был лично мне неизвестен, для меня не представляло труда получить о нем исчерпывающую информацию.

При дальнейшем выборе оказал мне поддержку уже упомянутый мною заведующий Отделом политики в Генеральном комиссариате Латвии др. Вернер Капп. Он часто был в состоянии путем призыва или по служебной линии направлять нужных людей из Прибалтики в Берлин. Такие лица, предназначенные для службы во Власовском штабе, на время их пребывания в Берлине получали зарплату в полном объеме от своих прежних работодателей. О первых трех сотрудниках личной канцелярии Власова я уже упомянул. Со временем, когда учреждения КОНРа стали развиваться, ряд «рижан» стал служащими разных отделов Главного организационного управления: профессор Иван Давыдович Гримм, будущий начальник Юридического отдела, тоже причислялся к «рижанам», потому что он в довоенные годы проживал в Риге, хотя и был рожден в Петербурге; архитектор Николай Николаевич Рышков; адвокат Анатолий П. Никаноров стали сотрудниками Секретариата, причем последний стал юрисконсультом. Адвокат Николай Кавас был начальником Административно-хозяйственного отдела. Первая секретарша Антонина Фрейберг тоже принадлежала к «рижанам». (Никаноров и его жена погибли при американском налете в поезде, который со служащими власовских учреждений шел из Карлсбада в Фюссен.)

Ввиду расширения Власовского штаба в Далеме возникла необходимость назначить заведующего складом. Я вызвал из Риги барона Виктора Розенберга, того же выпуска из гимназии, как и Д. А. Левицкий. Я знал его по нашей деятельности в бойскаутах. Именно на этой должности была особенно важна неподкупная порядочность. Генерала Власова веселила фамилия этого человека и он любил шутить, когда с улыбкой сообщал своим немецким гостям, что он имеет в своем штабе своего «собственного Розенберга»…

Мое доверие к этим людям было велико и вполне оправдано: никто из них меня не разочаровал. Большим их преимуществом было то, что все они в равной степени владели немецким и русским языками. Когда, при основании государства (18 ноября 1918 г.) в Латвии была введена общая воинская повинность, наши «рижане» все прошли военную подготовку и большинство из них были унтер-офицерами, а Конради-Кондрашев даже окончил офицерскую школу. Этот воинский опыт был хорошей предпосылкой для выполнения задач, которые ожидали их на Кибитц Вег 9.