Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным

Между нашим лагерем и лагерем ДиПи в Мюнхене-Грюнвальде создалась подлинная служба курьеров. В Ландау образовался комитет помощи, имевший целью оказывать поддержку военнопленным. А во главе его стоял профессор С. Гречко, украинский ученый, который, невзирая на свой маленький рост, проявлял сильную волю. Он обладал ярко выраженным чувством долга и не знал страха. Гречко организовал эту службу курьеров, при этом главным образом использовал женщин, которые были под меньшей угрозой. Я еще очень хорошо помню Нину Позднякову, привлекательную жену полковника Позднякова. Она была рижанкой и в первом браке была замужем за певцом Смирновым. Эти женщины были постоянно в дороге между Ландау и Мюнхеном, пользуясь велосипедами, и привозили нам заказанные у Делле бумаги.

Многие власовские солдаты, пользуясь этой возможностью, смогли спастись. Все те, кто предпринимал попытки к бегству, по существу были подлинными пессимистами. Это были люди, которые провели много лет в советских лагерях, потом были призваны в Красную армию, попали в немецкий плен, где они опять сидели два-три года, и в конце концов оказались снова за колючей проволокой у американцев… Перспектива попасть из этих лагерей опять в советский плен и в лагеря строгого режима была для них непереносима. Конечно, они не верили в возможность быть вновь использованными в массовых формированиях, слушая рассказы об этом.

Некоторым из этих солдат удавалось бежать из лагеря, используя следующую хитрость. Они проползали ночью под проволочным заграждением, иногда даже под самыми сторожевыми вышками, пока часовые были отвлечены «деловыми» разговорами с другими пленными. Дело в том, что американцы страстно интересовались ручными часами. Им показывали их и начинали торг на сигареты. При этом часы ни в коем случае нельзя было выпускать из рук, тогда они были бы отняты. Пока же их держали в руке, можно сказать, что предложенное количество сигарет не соответствует стоимости часов, и можно было уйти. В течение этих 10–12 минут товарищи успевали скрыться в кустах, часто и навсегда. Но некоторые возвращались, приносили с собой картошку и даже кроликов, которых потом в лагере убивали. Свобода была для них столь необычна и широка.

Власов сам не пытался бежать, как и большинство его генералов этого не предприняли. И они все были выданы советчикам. Я знаю только один случай: генерал Богданов исчез в первую же ночь нашего американского интернирования в Крумау. Он был самым умным среди нас и не собирался ожидать того, что ему готовила судьба. Вместо этого он выбрал свободу. Он исчез ночью, не сказав никому ни слова, и раз навсегда. И впоследствии я больше ничего о нем не слыхал. Предполагаю, что он где-нибудь под прикрытием какой-либо легенды сумел незаметно начать новое существование.

После нашего перехода к американцам в Штабе армии находились еще два генерала: Севастьянов и Бородин. Последний доказывал, что ему, как старому эмигранту, ничего не угрожает, как это впоследствии и подтвердилось.

Для генерала Власова самым надежным убежищем, по всей вероятности, мог послужить один из католических монастырей. Монахи в то время принимали многих беженцев и преследуемых, и даже чинов СС. Но Власов не хотел покинуть свои войска во имя личного спасения.

Жизнь в лагере главным образом отличалась страшным голодом. В первые дни раздача пищи происходила следующим образом: американский грузовик на полном ходу, подавая громкие сигналы, вкатывался в лагерь, внезапно останавливался, сбрасывал мешки с мукой, ячменем, сушеной картошкой и сухими овощами и уезжал. Пленные набрасывались на эти мешки и разрывали их. Те, кто стоял поблизости, добывали себе немного еды, другие же оставались с пустыми руками.

Но весьма скоро внутренняя дисциплина была восстановлена. Генерал Меандров принял на себя руководство. Дежурные офицеры и часовые обеспечивали порядок. Из общей площади лагеря выделили большой квадрат и в нем устроили продовольственный центр. Его отделили бревнами, и никто из пленных не имел права входить в него. Тут стали выгружать продукты, взвешивать их на глазах пленных и справедливо распределять. Но так как пайки были очень маленькие, то в общем мало что было раздавать. Половина булки должна была быть разделена между шестью пленными.

Сначала из среды пленных выбирался самый заслуживающий доверия. Он разрезал хлеб на шесть частей. Другой пленный поворачивался спиной и называл шесть имен, в то время как уполномоченный показывал пальцем на очередной кусок. Это было самое быстрое и справедливое распределение. Но что же можно было сделать с таким кусочком хлеба? Многие делили его на несколько частей: на завтрак, обед и ужин. Я не мог так поступать. Я не мог заснуть, пока знал, что в моем мешке для хлеба еще находится хоть кусочек, и всегда я съедал все сразу. Многоопытные лагерные сидельцы, побывавшие в советских лагерях строгого режима, а потом и в немецком плену, говорили мне: «Ты правильно делаешь. Если делить хлеб весом около 100 грамм на три приема, то хотя и возбуждается весь организм, желудочный сок и пищеварение но усилие тела совсем не соответствует поступлению пищи…» Вместе с хлебом мы чаще всего получали полный котелок супа. Но назвать это супом никак было нельзя, так как на самом деле это была только горячая вода, в которой плавало немного сушеных овощей. Эти овощи прибывали в громадных мешках из какого-нибудь американского продовольственного склада и высыпались прямо в котел для варки. Часто в супе не было и соли. Как важна соль для питания, я узнал только тогда, значительно важнее, чем сахар. Недостаток соли может превратиться в настоящую муку. В России были лагеря для зека, в которых они таким образом уничтожались: им вообще не давали соли, и от этого они погибали.

Зато у нас были другие добавления к рациону: мыши которые большими семьями уже гнездились в мешках! Они попадали вместе с сушеными овощами в котлы и плавали потом сваренные в воде. Я не в пример другим был в состоянии есть этот мышиный суп. Чаще всего простые власовские солдаты из крестьян не могли поглощать такое блюдо или потом их рвало. Но мне, после того как я во Франции ел устрицы, было все равно.

Однажды одному из нашей палатки удалось украсть у американцев большую коробку с молотым перцем. Этот перец который был слегка посолен, превращал для нас воду действительно в какое-то подобие супа.

По временам наш паек состоял из столовой ложки сахара такого же количества сухого молока и чайной ложки куриного желтка. Эти три порошочка мы разводили в кашицу водой и получалась небесная пища, которая напоминала нам детский сад.