Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2

— Я здесь одна не останусь. Ты все равно назад не приедешь, а что я тут буду делать одна?

Она, когда ехала второй раз, заключила договор на три года, а прошло всего несколько месяцев. Для того чтобы забрать ее, нужно расторгнуть договор и оплатить все расходы государства по ее переезду ко мне. Навели справки. Следует заплатить 450 рублей. Ну что же, оплатил все, и, сдав багаж, мы тронулись домой.

Пошел снег. Поезд медленно набирал скорость. Проехали мимо вокзала, на котором написано: «Воркута». Я вслух сказал:

— Воркута, Воркута, дай Бог тебя больше не видеть…

Есть поговорка: — «Как тянется время и как быстро летят года». В молодости мне нужно было со станции Ростов-на-Дону уехать на Минеральные Воды. Поезд отходит через два часа. Сижу на чемоданчике и смотрю на большие часы, висящие на привокзальной площади. Минутная стрелка стоит, стоит — потом прыг на одну минуту. Опять смотрю на нее, а она снова стоит, стоит… Нервы не выдерживают. Беру чемоданчик и иду по привокзальной площади, медленно-медленно в надежде, что так время пойдет быстрее. На часы не смотрю. Обошел вокруг здания, а прошло всего пять минут… Я расстроен тем, что учебное заведение, в которое хотел поступить, ликвидировано… Время прибытия моего поезда — я у кассы первый. Выходит кассир, небрежно шлепает на окошко кассы бумажку: — «На поезд такой-то билетов нет». И вновь проклятая минутная стрелка издевается надо мной…

Со времени начала войны прошло 57 лет. Освободился из заключения 43 года тому назад. А кажется все произошло вчера, ну неделю назад… Помню лицо немецкого солдата, на которого наскочил в лесочке перед пленением. Был бы дар художника, нарисовал бы его и сейчас… В возрасте 37-и лет я прибыл домой к матери. С месяц ушло на встречи, застолья, поездки по родственникам. Работы для меня в колхозе не было. О работе в школе и думать было нечего. А тут еще узнал, что за мной будет вестись негласная слежка. Оказывается участковый милиционер просил секретаря сельсовета сообщать ему, чем я буду заниматься, с кем переписываться, куда буду отлучаться и т. п. Секретарь же сельсовета — моя двоюродная сестра…

Задумался. Не вернуться ли в Воркуту? Но когда объезжал родственников, был у младшей сестры матери (тети), которая жила недалеко от Пятигорска. Местность мне понравилась и мы решили поменять место жительства. В феврале 1956 года мы уже были на новом месте. Была ли здесь организована слежка — не знаю. Однако, два раза приезжала женщина из КГБ с какими-то запросами, чтобы я подтвердил или опроверг их. Значит и здесь знали кто я и где живу.

К заслугам сотрудников КГБ можно отнести их молчаливость. Никто, даже мои близкие не знали, за что я был в Воркуте. Я иногда думал, что исподтишка будут вести травлю, но все было тихо. Правду говорил оперуполномоченный, когда отвечая на вопрос: — «Не будет ли травли по прибытии домой?», — сказал: — «Не болтайте языком сами и все будет в порядке. Посмотрите на справку об освобождении. Там не указано, за что отбывали срок».

Но советская власть всегда держала нас в виду. И не только нас.

Время шло. Я вырастил трех сыновей, трех орлов. Средний сын, закончив службу с благодарностями, решил посвятить жизнь военному делу. Подал документы в автомобильное военное училище. Все экзамены сдал на отлично. Но… не прошел мандатной комиссии (по сути, КГБ). Один из членов комиссии в чине майора подошел к сыну, похлопал по плечу и сказал, что сочувствует и посоветовал поискать профессию на гражданке.

Призывают на службу младшего сына. Попал он в строительный батальон на Байкало-Амурскую Магистраль (БАМ). Службу закончил с наградной медалью и благодарностью. С другом поступают в Новороссийское училище на корабельного повара: на мир посмотреть и себя показать. Заканчивают учебу с отличием. Сын — передовик, профорг группы. Когда капитан одного передового судна пришел выбрать поваров, ему посоветовали сына и его друга. Капитан привел их на корабль, лично проэкзаменовал на поварское и пекарское мастерство, выделил им каюты и в училище уже не отпустил. Узнав об этом, особый отдел училища снял сына с корабля. Спустившись на берег, сын зашел в училище, чтобы узнать: — «В чем дело?» Ему ответили: — «Вон отсюда!» Один из преподавателей в коридоре тихо сказал: — «Тебя не пустят не только в загранплавание, но даже в туристическую поездку в дружественную Монголию».

В деле сына была отличнейшая характеристика из воинской части, наградной лист к медали «За отличную службу», великолепная характеристика от комсомольской и профсоюзной организаций училища, благодарность администрации за хорошую общественную работу и учебу и рапорт капитана загранплавания о направлении сына с другом на его корабль. Сын зашел в особый отдел узнать, почему ему не дают визу. Сотрудница КГБ на его глазах порвала все эти документы, обрывки бумаг бросила ему в лицо и, брызгая слюной, в ярости заорала: — «Вон отсюда фашистский ублюдок, выродок! Чтобы твоего духа здесь не было!»

Сын рассказывал: — «Наверно, Бог вразумил меня смолчать и ничего не предпринять в ответ на оскорбление. Мне дышать было нечем. Вышел белый как мел. Друзья спрашивают: — «В чем дело?», — а я слово не могу выговорить». Позднее дирекция ему посочувствовала и сделала, что могла: дала направление в распоряжение Минераловодской железной дороги, где его приняли шеф-поваром в поезде Кисловодск-Москва.

В 1978 году я должен был выйти на пенсию по возрасту. Но стаж мой с 1956 года был маловат — не хватало около двух лет. Я знал, что время нахождения в плену и ГУЛАГе не войдет в стаж, но по моим представлениям, довоенная служба в армии и первые месяцы войны (всего около двух лет — как раз хватает до стажа) должны войти. Обратился в райвоенкомат за справкой. Предложили прийти через 10 дней. Захожу. Военком достает письмо из Архива КГБ, где написан полный текст моего приговора Западно-Сибирским военным трибуналом, и говорит: — «Пошел вон отсюда!»

Вспоминается и другое: мой дедушка, как истинно верующий, всеми уважаемый человек в станице, еще до рождения моего отца, был не то старостой прихода, не то каким-то завхозом церкви. Так вот меня, его внука, через полвека не принимали в комсомол, так как в анкете, которую я должен был заполнять, была графа: — «Был ли кто из родственников служителем культа?» И я был обязан писать: — «Мой дедушка занимал какую-то должность при церкви». И этого было достаточно, чтобы сказать: — «Пошел вон!»

Летом на каникулах моих товарищей брали в уборочную страду весовщиками. А меня нет. Я был на тяжелой физической работе. После уборки по приказу правления колхоза весовщикам выносились благодарности с вручением подарков. А мне нет.