Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Это я рассказал для того, чтобы было понятно, что за убийство в лагере (если даже проводилось следствие, что было далеко не всегда) по сути дела никакого наказания не было, и решения об убийстве принимались легко и просто, так как отсутствие наказания уже было обеспечено; таких желающих, как упомянутый литовец, всегда было предостаточно.

С введением в действие Указа таких желающих взять на себя добровольно убийство почти не стало, а рисковать самим уголовникам не очень хотелось, и количество убийств в лагерях сразу снизилось. Привожу цифры из официальных документов ГУЛАГа: за 1954 год в лагерях ГУЛАГа было совершено 517 убийств, за 1955 год — 240, за 1956 — 181. Указ сработал.

«Сталин умер, но дело его живет!» В жизни лагеря почти ничего не изменилось: слухи (вернее, надежды) об амнистии потихоньку затихали, только среди надзирателей и охранников сохранялась некоторая растерянность, а проявления бессмысленной жестокости почти исчезли.

Я уже знал старших бухгалтеров соседних колонн: в сторону Циммермановки — Иван Мочалов, серьезный мужик средних лет, в сторону мыса Лазарева — Жора Зяблых, бесшабашный парень немного старше меня. С этим Жорой мы почти всегда вместе шагали в Циммермановку и почти всегда с приключениями, из которых я расскажу только об одном. Трасса, вдоль которой мы шли, пролегала в одном месте метров на 500 по болоту. Туда мы прошли в резиновых сапогах, а на обратном пути я решил, что уже так делать нельзя, и предложил было идти в обход, что удлиняло путь километра на три. А Жора, уже хлебнув кое-чего по дороге, пошел прямо и провалился в болото, и мне пришлось как некрасовскому атаману Кудеяру, резать ножом длинную жердину и вытаскивать его из болота, а потом два часа сушить у костра.

В конце марта было получено сообщение, в котором указывалось на включение в план ГУЛАГу на 1953 год работ по строительству железной дороги Комсомольск — Победино (это уже на Сахалине) с туннелем под Татарским проливом. Туннель — это уже за пределами Нижнее-Амурлага, строительство № 6.

В Циммермановке я уже был как дома, все и всех знал, но тут меня подстерегала беда: пожилые дамы из центральной бухгалтерии решили меня женить. Нашлась подходящая кандидатура, молоденькая девушка, только что после окончания бухгалтерских курсов в Комсомольске возвратившаяся в Циммермановку, где отец ее был механиком в ремонтных мастерских.

Девочка была миленькая, и я уже было заколебался, но нерушимым железобетонным редутом восстал Александрянц.

— Ты что, спятил? — кричал он на меня. — Приедешь на Кубань, понимаешь, на Кубань привезешь неизвестно кого и неизвестно откуда. Девчонок на Кубани хороших сколько хочешь.

Сулла, потихоньку улыбаясь, поддерживала мужа.

Умных людей надо слушать.

Разговоры об амнистии уже совсем прекратились, когда нас всех собрал Утехинский и рассказал о сообщении из Комсомольска об амнистии. Что, о чем, о ком, он, по его словам, не знал (я в этом сильно сомневаюсь) и приказал эту информацию не разглашать, так как это приведет к нарушению дисциплины, снижению производительности труда и срыву производственных планов.

Секретность секретностью, но уже на следующий день вся зона знала об амнистии; у зеков были свои каналы информации. Ко мне депутация за депутацией, все спрашивают одно и то же: правда или неправда. Посетители как правило — 58-я статья, и я всем отвечаю, что знаю: что амнистия, это правда, а кого она касается и в какой степени, мне неизвестно. Потом узнаю, что компотруду, Утехинский и два прибывших из Циммермановки офицера сидят ночами в конторе и все время шелестят бумагами. Понятно, что сортируют, а нам, негодяи, ничего не рассказывают.

Все подробности я узнал в Циммермановке, а новости были невеселые: амнистия не распространялась на осужденных по 58-й статье; освобождению подлежало очень много зеков, привожу сейчас известные цифры: на 1.01.1953 г. в ГУЛАГе было 2472247 человек, а по состоянию на 1.01.1954 г. — 1325003 человек, то есть по амнистии, тогда именуемой «маленковской», а теперь почему-то «бериевской», была освобождена почти половина заключенных ГУЛАГа (это данные — только по ГУЛАГу, какие цифры были по другим местам заключения, я не знаю).

С секретностью было покончено, хотя полной ясности по каждому человеку не было, так как здесь, на колонне, не было всех нужных документов, и настоящее освобождение с выдачей документов должно было производиться в Комсомольске на пересылке. А пока готовился большой этап, в котором было некоторое количество людей, чье освобождение оставалось под вопросом, и все окончательно должно было решаться там.

Автомобильной дороги до нашей колонны еще не было, и большой этап в половину состава нашей колонны был отправлен пешком, причем в некоторых местах приходилось перебираться через болота по грудь в воде. И все же, каким бы ни был тяжелым этот путь, эвакуация амнистированных в Нижнее-Амурлаге производилась в некотором порядке: пешком, а потом автомашинами они доставлялись в Циммермановку, откуда баржами отправлялись в Комсомольск, где всем оформлялось освобождение, выдавались паспорта и билеты на проезд. Все это происходило почти без эксцессов. А что творилось по всему Дальнему Востоку в связи с амнистией, я расскажу немного позже, когда это будет касаться и меня самого.

Сократившийся вдвое наш «комсомольский» коллектив продолжал трудиться, и уже был готов порядочный городок, в том числе несколько двухквартирных рубленых домов, куда переселяли семейных, в числе которых были семьи с детьми. Одну из освободившихся палаток отдали, наконец, нам, и мы зажили теперь вполне культурно, на дощатых полах и на индивидуальных топчанах.

Обозначилась новая проблема: всех гражданских служащих и инженерно-технических работников настойчиво уговаривали подавать заявления на аттестацию для получения железнодорожных знаний. Приводились такие доводы: получение форменного обмундирования (а это было очень заманчиво при тогдашнем общем дефиците одежды в Союзе), выслуга лет с регулярным повышением зарплаты, обеспечение работой со служебным жильем, что также привлекало многих, у которых никаких перспектив на жилье там, на Западе, не было.

Кто-то соглашался, кто-то нет. Я, например, от аттестации отказался и, как оказалось впоследствии, поступил правильно, хотя мотив моего отказа может показаться странным. Мне предлагали чин «техник-лейтенант административной службы» (так аттестовали всех старших бухгалтеров), а мне хотелось получить производственный чин, но обращаться снова к Казьмину, чтобы перейти в нормировщики (их аттестовали как производственников) я, будучи на него обижен, не хотел. Потому отказался совсем.