Василий Веденеев - «Волос ангела»

Он вскочил, как слепой шаря руками по стенам, обошел одиночку, в бессильной злобе царапая штукатурку ногтями. Конец, всему конец! У-у, проклятие!

Скотина Базырев будет и дальше спокойно жить, смотреть на голубое небо, улыбаться красивым женщинам, вкусно есть, в удовольствие пить, сладко спать в нормальной постели. А он, что ждет его? Серое утро, отделение солдат, построенное с винтовками к ноге… Или они делают это по-другому?

Невроцкому захотелось завыть, катаясь по полу, раздирая на себе одежду, исходя в истошном, зверином крике от первобытного страха смерти, которая теперь казалась осязаемой, зримой, подходящей к нему все ближе с каждой минутой.

Ждать, пока чекисты начнут допросы, юлить, изворачиваться, изобретательно и правдоподобно лгать, запутывать следствие? Он это сумеет. Но долго ли? Сколько ему так удастся продержаться? Месяц, три, полгода, а потом? Что потом — последний залп?

Нет, купить, купить жизнь! Как, ценой признания? Но помилуют ли? Где гарантия, что они сами не знают всего о нем самом, о Юрии Сергеевиче Базыреве, об Антонии, который их привел на место встречи? О разведке Империи, наконец?

Жив ли этот уголовник? Все-таки предательски дрогнула рука: целил ему в голову, а попал в грудь. Но у даренного Юрием Сергеевичем кольта хороший калибр, и патроны были разрывные…

Нет, рано еще списывать со счетов господина ротмистра — он может рассказать не только о Юрии Сергеевиче, о заданиях разведки Империи, а и о многом другом, к примеру, о глубоко законспирированной явке в Екатеринославе, о резидентах белогвардейской разведки и контрразведки на юге России, о способах связи с ними, известных ему замыслах разведки Империи относительно Туркестана и Сибири, о готовящихся террорах и саботажах… Они тоже профессионалы, смогут понять, какую ценность представляют его показания. И не только для уголовного розыска. Да, в первую очередь не для них, а для других, тех, кто занимается политикой, для людей ВЧК.

Однако, начав говорить, отрежешь себе путь назад. Да какой, к черту, путь, куда, к кому? В Париж, Лондон, в Югославию? К головорезам генерала Кутепова, вышибленным из России? Там тоже шлепнут не задумываясь, после того как станет известно, что ты побывал в ЧК. Своим-то, которые все время на глазах, не верят, а уж тебе… Сейчас главное — думать не о том, как жить дальше, а просто выжить! И нечего утешать себя розовыми соплями самоубеждения, что надо уметь красиво проигрывать.

Невроцкий бросился к двери камеры, застучал в нее руками и ногами в башмаках без шнурков.

Со звоном откинулось окошко для раздачи пищи. В проеме появилось лицо, пожилое, усатое.

— В чем дело?

— Бумаги! Бумаги и чернил! — брызгая слюной, истошно закричал Невроцкий. — Скорее! И немедленно скажите обо мне вашему начальству. Я имею сообщить крайне важные сведения…

Поезд уходил из Москвы вечером. Обычная вокзальная суета быстро закружила Юрия Сергеевича, подхватила, понесла в шумном людском водовороте и выплеснула на широкий длинный перрон, где стоял поданный для посадки уходящий за рубеж поезд.

Потные носильщики, перекинув через плечо широкие ремни, несли на себе гроздья объемистых чемоданов, канючил что-то ребенок на руках у матери, переговаривались, вернее, перекрикивались озабоченные железнодорожники, сердито пыхтел паровоз, поднимая пары, лязгали сцепы вагонов, под ногами у провожавших и отъезжавших шныряли бойкие мальчишки, разносившие газеты.

Базырев купил одну, даже не посмотрев на название, — не все ли равно, не газету же читать он сюда пришел — развернул, прислонившись плечом к стене, и поверх газетного листа начал рассматривать перрон и пассажиров.

Через несколько минут его терпеливое ожидание было вознаграждено. На перроне появилась супружеская чета. Он — высокий, полный, в дорожном костюме — важно шел впереди, опираясь на трость с массивным набалдашником. Она — желчная, сухая, с собачкой на руках, в переливающемся разными цветами, как павлиний хвост, шелковом платье — семенила сзади.

За четой торопилась целая вереница носильщиков с чемоданами, коробками, кофрами.

В вагон супруги усаживались долго. Он, немилосердно коверкая русский язык, отдавал на перроне распоряжения носильщикам, а она хозяйничала в купе, не забывая покрикивать на мужа из приоткрытого окна.

Вскоре подошли провожающие — несколько солидных мужчин с дамами. Покурили у вагона, пока женщины говорили о своем. Ударил колокол. Мужчины начали жать руки отъезжающему, женщины целоваться.

Конца процедуры прощания Юрий Сергеевич ожидать не стал. Свернув газету, он пошел к выходу. Сзади снова ударил колокол, свистнул паровоз. Базырева начали обгонять возвращающиеся с перрона провожающие. Среди них он увидел и группу, провожавшую солидного толстяка, значит, пока все шло нормально.

Настроение у Юрия Сергеевича явно улучшилось, и он зашел в привокзальный буфет. Проведя там некоторое время, вышел на площадь и, взяв извозчика, поехал на Солянку. Расплатившись и отпустив экипаж, он вошел в подъезд старого многоэтажного дома, поднялся по лестнице и вставил ключ в дверь квартиры.

Неожиданно его взяли за локоть.

— Юрий Сергеевич?

Базырев оглянулся. Рядом стояли несколько мужчин. Он, улыбнувшись, сделал попытку освободиться.

— Простите, вы ошиблись. Меня зовут Евгений Владимирович. Евгений Владимирович Глазов.

— Вам придется пройти с нами. Если это недоразумение, то оно скоро выяснится.

— А по какому…

Один из мужчин показал ему удостоверение. Мельком глянув на него, Базырев недоуменно пожал плечами:

— Хорошо, пойдемте. Но я вас уверяю…

— Разберемся, — заверил его державший за локоть и, быстро сунув руку под пиджак Юрия Сергеевича, вытащил оттуда небольшой плоский браунинг… — Теперь можем идти…

Базырева привезли на Лубянку, провели в большой кабинет, где его ждал средних лет человек в пенсне, с пышной шевелюрой, густо блестевшей сединой.

— Присаживайтесь, — предложил он.

— Спасибо, — Юрий Сергеевич сел в жесткое кресло у стола. — Однако я, признаться, не очень понимаю причины моего пребывания здесь…

— Так уж? — улыбнулся человек в пенсне. — Нам ведь есть о чем поговорить, господин Грир. Ведь вы — Феликс Грир, капитан армии его величества, не так ли? Или вы предпочитаете именоваться сотрудником «Интеллидженс сервис» Уильямом Бакли?

Черников, как и обещал, пришел к Федору поздно вечером, когда освободился от бесконечных редакционных дел. Подойдя к знакомому дому в Крутицком переулке, увидел, как во дворе его друг пилит дрова. Остановился, невольно залюбовавшись поджарой, мускулистой фигурой Грекова. Тот, словно почувствовав его взгляд, обернулся.