Николай Наумов - На рубежах Среднерусья

— Пойдем, Семен Семенович, сначала по обрыву, а затем уже на огневые позиции.

Подошли к первым НП, уже наполовину отрытым.

— Старшего к нам.

— Командир дивизиона уже ушел, а вон на том НП, где стоят три человека, кажется, находится зам-командира бригады.

— Скажите ему, что его ждет комендант района оперативной маскировки.

Вскоре подошел высокий, грузный подполковник, задержавшийся на должностях комбата и командира дивизиона лет по пять — восемь, да и в замах уже не один год. Представился солидно, неспешно, не ощущая за собой греха.

— Представлюсь и я вам. Начальник комендантской службы района оперативной маскировки полковник Березов. А это заместитель командира дивизии, в полосе которой вы начали оборудовать огневые позиции и наблюдательные пункты. Надеюсь, вы читали и расписывались под приказом командующего армией о мерах по оперативной маскировке?

— Да, читал.

— Сколько сейчас времени?

— Пять утра.

— А в приказе указано: инженерные работы по оборудованию НП и огневых позиций заканчивать и отводить личный состав в тыл до начала рассвета. Почему вы нарушили приказ?

Казалось бы, полковник-малец спрашивал спокойно, без угрозы, но подполковник почувствовал: за нарушение приказа командарма с него спросят. И строго.

— Видите ли, товарищ полковник, — сменил тон подполковник, — комбриг приказал мне сегодня же закончить оборудование его НП.

— Значит, он отменил приказ командарма?

— Нет, но…

— Ваше удостоверение личности.

Это было уже серьезно. В приказе командарма предусматривалось: за нарушение мер тактической и оперативной маскировки нарушителей наказывать по всей строгости, вплоть до отдачи под суд. А это… штрафбат.

— Товарищ полковник. Я сейчас же приму меры к наведению порядка, — загнусавил подполковник.

— Через десять-пятнадцать минут появятся «рамы».

— Успею.

— Подождем? — повернулся Березов к Семену Семеновичу.

Наверное, думал, что на фронте дисциплина не столь строгая?

— Засекаю время, — обратился Березов к подполковнику, и тот опрометью бросился к бригадному НП. Оттуда, видимо, позвонил по телефонной цепи, и работы прекратились, люди укрылись в том, что отрыли. Вскоре замкомбриг вернулся к полковникам, доложил об исполнении приказа.

— А чьи люди продолжают копаться?

— Соседа.

— Сержант, трассирующие пули есть?

— Так точно, товарищ полковник.

— Сумеешь ими побрить разгильдяев?

— Пара пустяков. На четверть от прически пролетят.

— Дай очередь, чтобы на полметра простучали над головами.

Сержант установил «деггяря» на ножки, дважды примерился и запустил веер красно-зеленых. Где они пролетели, люди мигом попадали на землю, а затем поползли в отрытые окопы.

На всем рубеже работы прекратились, через некоторое время разведчики и связисты, оборудовавшие НП, один за другим проползли к ходу сообщения, по нему прошли к лощине и по ней к дубовой роще.

О наведенном порядке Березов доложил комдиву.

— Фамилии командиров, отвечающих за соблюдение мер маскировки, записали?

— Да.

— Продиктуйте, — распорядился генерал.

Березов помялся, но все же назвал. Вечером к комдиву прибыли не провинившиеся, а их командиры. Представившись, они начали оправдываться.

— Если вы не призна´ете свою вину, я позвоню вашему командиру дивизии. Свободны. — И позвонил.

Полковник Богданов прибыл к Гуртьеву два часа спустя. Высокий, вдумчивый, на груди Золотая Звезда и значок депутата Верховного Совета. Разговор полковник начал с извинения за своих подчиненных. Потом объяснил причину некоторой их расхлябанности:

— Бригады дивизии формировались в разных местах, и я не имел времени приучить их к тому порядку, который должен соблюдаться на фронте. В Севастополе, где я командовал полком пушек-гаубиц, за такое нарушение виновники поплатились бы должностями. В преддверии операции я бы просил вас, товарищ генерал, этому делу не давать хода. Менять командира перед боем — все равно, что менять лошадей на переправе. Я провел с ними основательную беседу, уверен, они больше не посмеют нарушать маскировку.

— Что ж… вашему слову я поверю. Моим заместителям не понравилась еще одна черта поведения ваших подчиненных — высокомерие. Да, пехотные командиры зачастую моложе артиллерийских, поскольку боевая убыль их больше. Но ради установления боевого взаимодействия ваши командиры обязаны соблюдать определенный такт.

— Благодарю за высказанное замечание.

На следующий день комдив снова пригласил Березова к себе.

— Присаживайтесь к столу, Николай Васильевич. На этот раз не я отрываю вас от ваших прямых занятий. Позвонил командарм и распорядился: мне и вам завтра в десять быть на его НП. Он невдалеке от нашего. На нем будет работать очень высокое начальство. Вам придется выехать раньше и присмотреть за порядком вокруг. У вас это получается.

— Какая цель нашего приглашения к верхам?

— Полагаю, возможно, потребуется наше мнение по какому-то вопросу.

Начальство предпочло расположиться не в крытом НП, а в траншее, отрытой почти по урезу берегового обрыва. В центре — командующий фронтом, молодой генерал-лейтенант Попов с необычным именем Маркиан. Он отличался от командармов высоким ростом и своей моложавостью. Был моложе даже генерала Колпакчи, а тому не было еще и сорока пяти. Несмотря на свой очень высокий чин, держался он просто и по-деловому. Однако в этой простоте все чувствовали волевые начала и негласное пожелание: мы — товарищи, но воинские отношения не рекомендую нарушать. И оба командарма старались держаться соответственно, хотя годами были старше него, особенно Горбатов. За два года войны его бросали и перебрасывали с одной заурядной должности на другую, поскольку числился в списках без вины виноватых, а потому и обиженным. А от обиженного всего можно ждать. Но все же месяц назад доверили армию, и он думал только об одном — оправдать это доверие и доказать, что он действительно был невиновен.

Несколько особняком держался командир артиллерийского корпуса прорыва генерал Барсуков. На его лице давно и неизменно запечатлелась порода. Корни ее проросли в двух почвах. Прадед его получил дворянское звание за заслуги в прошлой Отечественной войне, отец продолжил службу в артиллерии. Барсуков отучился в артиллерийском кадетском корпусе, затем в академии. В революцию оказался на перепутье. Дальнейшую службу решил призыв военспецов в Красную Армию. И он добросовестно, но без энтузиазма отдал ей почти четверть века.

Назначение на артиллерийский корпус прорыва повышало значимость в собственной оценке — он посчитал себя равным с командармами. Хотя в корпусе было всего две дивизии, но в них четырнадцать бригад, более тридцати полков, более семисот орудий разных калибров, вплоть до особо мощных.