Ибрагим Абдуллин - Прощай, Рим!

Вася застонал и опустил голову на грудь, потом опять судорожно приподнялся, уставил уже подернутые туманом голубые глаза на высокое, чистое небо и прошептал:

— Мама!..

Что он хотел сказать? Может, просил прощения у матери за огорчения, которые доставил ей когда-то детскими своими шалостями и капризами, а может, с болью спрашивал у нее: «Мама, неужели для того, чтоб погиб я на чужой земле от вражеской пули, ты и родила меня на свет в тяжких муках?..»

— Ва-а-ся!..

— Петр! Окружают. Беги под обрыв! — крикнул ему Колесников.

Долго еще немцы обстреливали ущелье из минометов. Партизаны укромными тропками, обойдя с севера виллу адвоката Альдо Форбучини, стали собираться в каштановой роще на склоне холма. Все были злые, хмурые. Трое не пришли: Вася Скоропадов, Толя Демьяненко и Курениy.

Когда стемнело, Леонид отправил Ишутина и Дрожжака на поиски пропавших бойцов.

— Зря мы пошли за той бабой, — проворчал Сажин, зарывая в золу картошку. — Из-за десятка коров и двух машин с птицей… Жалко ребят… Эх!..

— Может, и так, — процедил сквозь зубы Леонид, подкинув на ладони жаркий уголек. — Но и не пойти нельзя было. Итальянцы ждали защиты, надеялись, что мы заступимся за них. А если б не пошли?.. Сколько раз они нас выручали, да и вообще без их помощи нам бы двух дней не продержаться.

— И то верно.

В полночь возвратились Ишутин и Дрожжак.

— Все трое лежат на шоссе у въезда в деревню. Близко не подойдешь, немцы выставили пост, чуть что — стреляют.

«Все трое… Значит, Демьяненко и Куренин тоже погибли…» У Леонида было такое чувство, будто кто-то зазубрившимся ножом кромсает ему сердце.

Демьяненко… Удивительно милый был человек. В нем как-то удачно сочетались вспыльчивость и горячность Дрожжака с жизнерадостной лихостью Ишутина. Бывало, разозлится, раскричится и вдруг остынет, протянет сигарету, дружелюбно поднесет спичку, сам закурит и давай рассказывать уморительные побасенки. Когда надо было идти на дело, Демьяненко всегда вызывался одним из первых.

И еще одна чудесная черта была у парня. Если выпадала свободная минутка, он принимался расхваливать родимый Алтай. Певучим украинским говорком расписывал горы, поросшие дремучими лесами, долины в сочных травах и полянки, будто красной росой усыпанные костяникой. Слюнки текли, до того вкусно у него получалось.

До войны Демьяненко работал жестянщиком. Мастерил ведра, железные печи, тазы и лейки. Еще недавно бывало, как увидит где кусок жести, так в капанну тащит. Ему только позволь — мастерскую бы здесь оборудовал.

А чем занимался до войны Куренин, Леониду так и не пришлось узнать. Он был не речист и не очень общителен. Чаще всего в сторонке сидел и, посвистывая, чистил оружие. Похоже, что в лагере чересчур намыкался — никак не опомнится. Даже когда улыбался, глаза оставались скорбными, как у покойного Орландо… Впрочем, дело, возможно, было совсем в другом. Попал он в отряд недавно и просто еще не успел сойтись с людьми…

Еще две ночи подряд партизаны прокрадывались к деревне, но взять тела погибших так и не удалось. Немецкие посты при любом подозрительном шорохе открывали бешеную пальбу. Уже позже местные жители во главе со священником добились разрешения похоронить партизан за оградой сельского кладбища [9].

Новогодние успехи партизанских отрядов, действовавших на холмах вокруг Рима, были как бы далеким эхом грандиозных событий, решавших судьбу священной войны с гитлеровскими поработителями.

Красная Армия продолжала наступление. В январе 1944 года наши части взломали оборону противника южнее Ленинграда, разгромили 18-ю немецкую армию, окончательно освободив колыбель пролетарской революции, город великого Ленина, от вражеской блокады. Вскоре была очищена от захватчиков вся Ленинградская область. Потерпела полный крах и попытка Гитлера создать оборонительный вал на правом берегу Днепра…

А в самой Италии положение было такое: в конце января на Тирренском побережье, у города Анцио, откуда рукой подать до Рима, был высажен англо-американский десант. И хотя впереди оказались мощные укрепления противника да и условия местности были неблагоприятными для дальнейшего продвижения, союзники упорно пытались прорвать фронт именно на этом участке. Это привело к тому, что в феврале немцы нанесли ряд контрударов и чуть не сбросили части союзников в море…

Не дали пока что особых результатов атаки на позиции гитлеровцев и в районе Кассино. Но все же плацдарм, захваченный в тылу врага — на подступах к столице страны, — стал весомым фактором, повлиявшим на дальнейший ход событий.

К партизанам, действовавшим на северо-востоке страны, прибыл представитель правительства Бадольо генерал Сальваторе Мелия с директивами от англо-американского командования. В инструкции черным по белому было написано: «Партизанская война должна состоять из непрерывных диверсий, совершаемых специально подготовленными для этой цели мелкими группами. После выполнения операции группы должны немедленно и бесследно исчезать…» Странная на первый взгляд директива имела глубоко продуманную, коварную политическую подкладку. Союзники опасались, что в результате массового партизанского движения в стране возникнут организованные антифашистские силы, с которыми нельзя будет не считаться при определении дальнейшей судьбы Италии.

В Комитете национального освобождения верх взяли сторонники тактики выжидания. Их поддерживал папа Пий XII, гибко приспосабливающийся к стремительным изменениям в обстановке. Он теперь предоставлял в Ватикане убежище членам КНО (если, конечно, они не были коммунистами) и в то же время всем своим авторитетом и широко разветвленной агентурой поддерживал лозунг: «В Риме не должно быть восстания…»

Однако ни директивы союзников, ни усилия Ватикана и сторонников тактики выжидания не могли остановить народного возмущения. В столице, особенно в ее предместьях, не по дням, а по часам зрел дух мятежа. Увидев, что с рабочими окраинами не справиться ни угрозами, ни террором, немцы закрыли все входы и выходы из предместий колючей проволокой и установили заградительные посты. Таким образом, город разделился на две части: на Рим, где бесчинствовали гестаповцы, и на Рим, сплотившийся вокруг Валерио Фьорентини.

Предместья уже вели открытый бой. В Ченточелле и Тор-Пиньяттаре немцы и итальянские фашисты не рисковали сунуться даже днем. В феврале Валерио Фьорентини возглавил осаду полицейского комиссариата и освободил политических заключенных.

Нет, конечно, и тот Рим, где немцы еще чувствовали себя хозяевами, не был покорным, безропотным, бездейственным! Джанфранко Маттеи, доцент университета, и архитектор Джорджо Лабо, один из первых организаторов ГАП, устроили на улице Джулия мастерскую «Санта Барбара» и под «покровительством» католической святой изготовляли самодельные бомбы. А 23 марта произошло событие, потрясшее весь город.