Петр Лебеденко - Холодный туман

И вот он сейчас копается в этих самых проводочках, с неприязнью поглядывает на не такие уж сложные премудрости двигателя «И-16», на чем свет клянет себя за то, что в свое время так непростительно халатно относился к изучению моторов, и уже хотел было, отчаявшись, бросить бесполезное занятие, когда вдруг случайно заметил: у одной из свечей каким-то образом отсоединился провод. Получилось, что один цилиндр не работал, отсюда и резкое уменьшение тяги, и перебои в работе всего мотора.

Устранив неисправность, лейтенант Киселев забрался в кабину и, преодолевая необыкновенное волнение, начал запускать мотор.

Мотор заработал сразу же, с первой попытки. Приборы не показывали никакого отклонения. Можно было выруливать, ставить машину против ветра и взлетать. Однако лейтенант, почти совсем убрав газ, вылез из кабины и, вытащив из кармана комбинезона плитку шоколада, которую он всегда брал с собой в полет как НЗ, отдал ее мальчику.

— Раздели это на три части, — сказал он улыбаясь. — Одну отдай своей маме, одну — Тимке, и одну — себе… А теперь быстро бегите домой, чтобы вас не увидал дядька Захар…

Он взлетел и, сделав полувираж, развернулся и взял курс на свою базу. Набирать большую высоту не стал — встречаться одному даже с парой «мессеров», которые могли оказаться на пути, не входило в его планы. Тем более, что в бою, из которого он недавно вышел, расстрелял почти весь боезапас. Если что и оставалось, то не больше, чем на одну пулеметную очередь.

И вот не прошло и пяти минут после взлета, как лейтенант Киселев, оглянувшись назад, увидал немецкий истребитель — «мессершмитт». В том, что летчик «мессера» тоже его заметил, можно было не сомневаться: хотя и не резко, но он все же пикировал на «ишачок», заметно сокращая расстояние.

Невольный холодок пробежал по телу лейтенанта Киселева. Конечно, если бы ему было чем драться, он чувствовал бы себя увереннее. Один на один — это не страшно (на миг мелькнула мысль: а почему на один? Может, его напарника сбили? Тогда немец наверняка будет драться с особой яростью). Но когда патронов — кот наплакал, тут уж легко не будет.

А «мессер» был уже совсем рядом. Висел, как говорят, над головой, готовый в любое мгновение ударить из пулемета или из пушки прямо по кабине.

Киселев решил сманеврировать на глубоком вираже. Намного уступая «мессершмитту» в скорости, «И-16» настолько же превосходил его в маневренности. Недаром по словам Денисио испанцы называли его «моска» — «муха».

Однако глубокий вираж мало что дал Киселеву. Немец рванул свою машину вверх — и снова оказался над головой у Киселева. А потом опять спикировал, но теперь уже оказался на той же высоте, что и лейтенант, и, прибавив скорости, прошел с Киселевым на параллельном курсе, обгоняя его, будто специально подставляя борт своей машины под удар. Но самым удивительным было то, что немец, перед тем как обогнать «ишачка», несколько секунд висел у него на хвосте — самое удобное положение, чтобы обстрелять противника почти без промаха.

Киселев же такого момента не упустил. Как только «мессер» вырвался вперед (когда обгонял — лейтенант увидел на борту «мессершмитта» что-то похожее на линии нот с ярко вырисованным скрипичным ключом), Киселев нажал на гашетку и выпустил по немцу короткую пулеметную очередь. Очень короткую. И — от досады и отчаяния даже скрипнул зубами: патронов больше не было.

«В крайнем случае пойду на таран», — решил лейтенант.

Но немец такой возможности ему не давал. Снова «подобрав высоту» и поотстав, он летел немного выше и немного позади Киселева, словно его ведомый. Или в роли почетного эскорта. Летел и не стрелял. А до аэродрома оставалось совсем близко и лейтенант Киселев подумал, что эта немецкая сволочь хочет вогнать его в землю на глазах у наших летчиков.

Ему, конечно, надо сообщить по радио, что его преследует «мессер», а драться нечем — ни одного патрона не осталось. Как это не пришло ему в голову раньше! Но, видимо, не поздно это сделать и сейчас. Хотя немец, конечно, как только увидит русские истребители, сразу же постарается срубить «ишачка» и уйти восвояси. Если, конечно, удастся уйти…

Пока лейтенант обо всем этом размышлял, его аэродром уже оказался в пределах видимости. И тогда он закричал по радио:

— «Орион», «Орион», я — «пятерка»! На хвосте у меня «мессер»! Драться не могу — ни одного патрона! Ты меня слышишь… «Орион»?

Он дал полный газ и почти на бреющем промчался над аэродромом, каждую секунду ожидая, что немец сейчас его расстреляет. Он чувствовал себя полностью обреченным, ожидание неминуемой гибели истощило его силы, и жил он только одной надеждой: «орион» его, конечно, услышал, сейчас Микола Череда или Денисио с Валерием Строговым поднимутся в воздух и обязательно прикончат немца. И гибель его, лейтенанта Киселева, окажется не бесполезной.

Он далеко улетел за крайнюю границу аэродрома, пролетел над тихой речушкой и, не подбирая высоты, все так же на бреющем полетел над какой-то рощей, надеясь, что немец, если уже не потерял его, то потеряет: крылья «ишачка» были выкрашены в зеленовато-серый цвет, и на фоне деревьев потерять из виду самолет не так уж и трудно.

Через минуту-другую лейтенант оглянулся, осмотрелся по сторонам, окинул взглядом затянутое тучами небо — «мессера» нигде не было. Все же он еще две или три минуты словно бы барражировал над рощей, теперь уже удивляясь, и тому, что в воздухе нет не только немецкого истребителя, но никто не взлетел и из своих. Или не услышали? Или не поняли его?..

Микола Череда, на ходу надевая шлем, крикнул Валерию Строгову:

— Взлетаем!

А тот, еще издали увидев «ишачок» и, словно бы висевший на хвосте «Ишачка», «мессер», уже и сам бежал к своему истребителю. Но вдруг и Микола Череда, и Валерий Строгов остановились и, ничего не соображая, стояли и смотрели широко открытыми глазами, как лейтенант Киселев промчался над летным полем, а немец вместо того, чтобы догнать Киселева и срубить его, вдруг убрал газ и пошел на посадку.

Вот он совершил ее («отлично приземлился, гад!» — подумал Строгов), развернулся мотором к стоянкам, но не стал рулить, вроде как чего-то ожидая или о чем-то думая. Механик Петр Черемушкин, который после гибели своего командира Василь Иваныча Чапанина стал совсем неузнаваемым (ни улыбки на лице, ни слова шутки, в глазах кроме мелькающих злых чертей ничего не увидишь, а когда речь заходит о фрицах, Петька как будто даже задыхается от душившей его ярости), сейчас вырывая из кобуры пистолет, подаренный ему командиром, бежал к «мессеру» и кричал что-то невразумительное, из чего можно было понять только одно: авиамеханик был уверен, что немец или заблудился, или у него кончилась горючка, только поэтому он здесь и приткнулся. И он, механик Петр Черемушкин, сейчас продырявит брюхо этой падали, и никто ему не запретит это сделать, так как другого шанса посчитаться с этими суками за своего командира у него не будет.