Петр Лебеденко - Холодный туман

Так проходили минуты за минутами — ни одной пулеметной очереди, ни одной сброшенной на землю бомбы. А на земле, забившись в окопы, в щели, упав в овражки, люди, задрав головы вверх, точно оцепенели, и даже со стороны небольшого перелеска, где расположилась зенитная батарея, не раздавалось ни одного выстрела, словно там все вымерли или от страха потеряли головы.

Да и что могла сделать одна и наполовину неукомплектованная батарея против такой армады!

Генерал Самойлов, наблюдая из своего блиндажа за небом, пораженный невиданным доселе зрелищем, и чувствуя, как в душу заползает великий страх, кричал стоявшему рядом какому-то капитану:

— Какого черта они не начинают бомбежку? Разве они не для этого сюда прилетели?

Капитан (он был из полковой разведки), как и многие, недолюбливающий генерала, пожимал плечами:

— Своеобразная психологическая атака. Генерал фон Бейкер умно рассчитал: несколько минут вот такой воздушной психической атаки измотают наших бойцов до предела, и когда на них посыпятся бомбы, они не в состоянии будут решать, в каком месте от них лучше спасаться. Генерал фон Бейкер, эта хитрая лисица, знает…

— Идите вы к черту со своим фон Бейкером! — заорал Самойлов. — Немедленно проверьте связь со всеми пунктами. Почему молчит зенитная артиллерия? Почему никто не стреляет по самолетам из пулеметов? Советские солдаты наложили в штаны? Я у вас спрашиваю, капитан? — После короткой паузы, во время которой генерал не отрывал глаз от неба, уже забыв, что сам же вызвал к себе разведчика, взглянул на капитана: — А вы почему здесь, капитан? Почему вы не среди солдат, которые, по вашим словам, измотаны до предела? Прячетесь?

И в это время первая девятка бомбардировщиков, чуть завалив на крылья, вошла в пикирование. Десятки, сотни бомб посыпались на землю, калеча ее, разрывая ее живые ткани, раскаленным металлом обрывая ей жилы, превращая в пепел каждую былинку, умерщвляя каждое божье существе), еще мгновение назад радующееся жизни. Солдаты, в начале бомбового удара затаившиеся в окопах, в щелях, в блиндажах, прикрыв головы руками, словно это могло каким-то образом спасти их от гибели, вдруг начали выскакивать из этих щелей и окопов, заметались по лугу, по оврагам, ища лучшего убежища, но как раз в это время «мессеры» и «фоккеры», снизившись до бреющего, открыли по солдатам пулеметный и пушечный огонь, настигая их и расстреливая почти в упор.

За первой волной штурма сразу же начался второй, затем третий, четвертый, отбомбившиеся «девятки», сделав над оврагами, лугом и речкой полукруг, — снова заходили в первые эшелоны и все начиналось сначала: было похоже, что настал конец света, и никому не уйти от смерти, подстерегающей человека в любом овражке, в любой дымящейся воронке.

Генерал Самойлов требовал от связистов вызвать тот или иной пункт, но связи никакой не было, и генерал, мечась по своему блиндажу, укрытому тремя накатами, матерно ругался, грозясь отдать начальника связи и его помощников под трибунал. Капитан из разведки решил было покинуть генеральский блиндаж, но Самойлов, явно растерянный, до неузнаваемости побледневший, буквально вцепился в него и закричал:

— Куда? Трусите? Боитесь здесь оставаться? Где начальник штаба? Где все командиры?

— Все на своих местах, — ответил капитан. — Разрешите, я отправлюсь к зенитчикам, посмотрю, что у них?

— Отправляйтесь, — разрешил генерал. — И немедленно доложите мне обстановку.

Говоря о том, что «все на своих местах», капитан-разведчик не предполагал, что ни начальника штаба, ни начальника разведки, ни многих командиров батальонов и рот нет не только на своих местах, их нет вообще, они минуту назад погибли в соседнем блиндаже, куда собрались обсудить положение и куда по несчастью угодила мощная бомба.

А налет продолжался, генерал фон Бейкер решил, видимо, все здесь смешать в землей, подавить дух неприятельских войск, деморализовать их и лишь потом бросить свою часть на полный разгром противника.

И ему это полностью удалось.

Узнав о гибели большинства командиров (а солдаты узнают о таких вещах мгновенно), не видя никого, кто мог бы направить их действия, не слыша ни одной команды, ни одного приказания, солдаты, сержанты и старшины сбивались в кучи, куда-то устремлялись, а напоровшись на пулеметный огонь вражеских истребителей и оставив после себя убитых и раненых, снова рассыпались, и теперь уже по двое-трое, а то и поодиночке бежали, куда глаза глядят, охваченные дикой паникой, каким-то неописуемым безумством, заражая им друг друга, и не было, кажется, такой силы, которая привела бы всю эту разрозненую, распыленную массу в чувство, остановила бы ее и повела за собой.

Капитан-разведчик, покинув генеральский блиндаж и направившись к перелеску, где расположились зенитчики, не дойдя до цели был остановлен мотоциклистом-сержантом с перевязанной бинтами головой и с разорванной в нескольких местах гимнастеркой. Соскочив с мотоцикла, сержант вплотную подступил к капитану, спросил:

— Разрешите доложить, товарищ капитан?

Всмотревшись в лицо сержанта, па щеках которого лежал толстый слой пыли, капитан узнал в нем разведчика из своей же разведроты белоруса Игната Топчуна. Это был толковый разведчик, сведения, которые он доставлял капитану после выполнения задания, не нуждались в проверке.

Капитан извлек из кармана примятую пачку папирос, протянул ее Игнату Топчуну и предложил:

— Бери, закуривай.

Тот не заставил себя долго ждать. Закурив и трижды глубоко и с жадностью затянувшись, сказал:

— А все ж, значит, плохо тому топольку, так Игнат?

— Плохо, товарищ капитан. Залез я на него, послушал-послушал, как листочками он песню выводит, потом приладил бинокль к глазам и вглядываюсь, значит, вдаль. Батюшки-родные, что ж я там вижу, что наблюдаю! Тьма-тьмущая немцев там, товарищ капитан и все — в работе! Гатят заболоченный рукав того изгиба речки, гатят и тут же пробуют — пойдет, скажем, тягач или, скажем, броневик, пойдет иль нет. Коль застрянет, вытащат — по новой гатят. Шаг за шагом, шаг за шагом, все в нашу сторону, все ближе к нам. А мы-то их с другой стороны ожидаем, товарищ капитан, на другую сторону технику свою сосредотачиваем, а?

— Сколько примерно отсюда до твоего тополька? — спросил капитан.

— Да не примерно могу ответить, товарищ капитан, а точно. Я по спидометру на мотоцикле засек, он у меня исправный. Так вот, двадцать девять километров будет от наших, что в той стороне находятся. Двадцать девять километров, тютелька в тютельку. Я командиру роты товарищу Воропаеву как обстановку доложил, так он сразу и приказывает: дуй, говорит, в штаб, на полных оборотах, рассказывай там все как есть, пускай решения принимают…