Луи де Берньер - Бескрылые птицы

Цыганенок привел их в тесный проулок и молча показал на дверь, просевшую ниже мостовой. Рустэм-бей отметил, что дом, несмотря на пестрые стены с пулевыми оспинами, выглядит получше соседних. Изнутри доносился мускусный запах, кто-то бодро наигрывал на лютне. Засмеялась девушка, нечто медное упало на пол и звякнуло.

Цыганенок молча протянул грязную ладошку, и Рустэм-бей вложил в нее монету.

— Подожди здесь, — сказал он. — Проводишь нас обратно.

За дверной молоток — маленькую руку с шаром — Рустэм взялся с некоторым волнением. Дома лишь армяне обзаводились дверными молотками, и сейчас, столкнувшись с молотком здесь, ага испытывал опасения человека, впервые оседлавшего лошадь.

Решетка открылась, выглянула пара темных, сильно подведенных глаз.

— Кто там? — спросил странно придушенный голос. — Некогда, дел по горло.

— Мне нужно… кое-что, — закрасневшись, сказал Рустэм-бей.

— Сюда все приходят кое за чем, мой господин. Что бы это могло быть? — Голос явно поддразнивал.

— Вас порекомендовал один банщик. Он сказал, я непременно найду здесь… что ищу.

— Ох, эти банщики известные озорники! — Глаза в обрамлении решетки театрально закатились. — Я вам могу порассказать! Однако что бы мы без них делали. — Глаза некоторое время изучали Рустэма, потом странный голос сказал: — Ладно, вы, кажется, весьма приличный господин. Не представляете, какая шушера здесь порой объявляется. Заходите.

Лязгнула щеколда, Рустэм-бей приказал слугам и цыганенку ждать. Сняв новую феску, чтобы не сбить о притолоку, он спустился по ступенькам и оказался в неожиданно хорошо обставленной комнате, где на стенах висели тяжелые ковры весьма недурственной работы. Масляные настенные лампы лили неяркий красноватый свет, в центре стояла богато украшенная медная жаровня, источавшая запах углей и ладанного дерева. На сбитых ворсистых половиках в упорядоченном беспорядке разбросаны подушки и расставлены оттоманки. Рядом с жаровней — большой красивый кальян с четырьмя трубками.

Рустэм-бей снял сапоги и аккуратно поставил у дверей к трем маленьким и одной прямо-таки гигантской парам марокканских бабуш [43] Бабуши — туфли без задников и каблуков, с закругленными мысами. .

Последние несомненно принадлежали стоявшему перед ним существу. Общего рода личность, громадного роста и худая, в богато расшитых зелено-красных одеждах и огромном белом тюрбане, спереди украшенном позолоченной брошью в виде павлина. Бледное, сильно нарумяненное лицо, тонкие губы в ярко-алой помаде, чтобы казались полнее. Выщипанные брови с щетинкой отрастающих волосков. Больше всего Рустэма поразил крупный выпирающий кадык, выглядевший весьма неуместно у создания, которое всеми силами старалось предъявить и подчеркнуть свою женственность.

— Присядьте, — сказала хозяйка. — Я сбегаю предупрежу девушек. Вот уж разволнуются! Впрочем, они всегда волнуются.

Вернувшись, она заново изучила гостя, сложив на груди руки и поджав губы. Потом достала из складок одежды кисет и, наполнив кальян, предложила:

— Вероятно, вы желаете покурить? Добираться на этих лодках — просто ужас, а что до улиц, то и слова не подберешь, правда? Не знаю, как я заставляю себя жить здесь, просто не представляю. Раньше я жила в Скутари [44] Квартал Стамбула, расположенный на противоположном от Галаты берегу Босфора. , а здесь сплошное ворье! Никаких сил нет, честное слово. Колотят в ставни, камнями швыряют, чистые звери! И вот что я вам еще скажу: те же самые люди, что безобразят днем, приходят вечером, надеясь нырнуть в какую-нибудь мою девушку. Ханжи! Меня просто тошнит. Ну хоть здешнее отребье понимает, чего оно стоит, уже это хорошо, правда? Надеюсь, вы не ханжа, мой господин, иначе я не смогу иметь с вами дела.

Рустэм-бей от этой странной болтовни весьма смешался. В сделках он привык к строгим, выверенным отношениям и всякий раз терялся, столкнувшись с мирами, что отличались от его собственного. Поискав в карманах сюртука, Рустэм достал янтарный мундштук, который всегда носил с собой. Вставил его в трубку кальяна и затянулся, а хозяйка щипчиками подложила тлеющие угли в чашу с табаком.

— Вот сразу видно истинно благородного человека — имеет свой мундштук, — сказала она. — Вы не поверите, сколько хамов заявляется сюда, полагая, что мы позволим слюнявить наши мундштуки. Меня просто тошнит. Кстати, я люблю, когда меня называют Карделен. Это такой миленький цветочек. У меня день рождения как раз в конце зимы, когда они проглядывают и ты понимаешь, что весна не за горами. — Помолчав, она добавила: — Так, во всяком случае, в наших краях.

— Это действительно прелестное имя, Карделен-ханым, — согласился Рустэм-бей, в жизни не видевший подснежников и вообще не представлявший, о чем речь. Он пыхнул кальяном, ощутив незнакомый, но приятный вкус. Голова слегка поплыла, Рустэм смигнул.

Одна стена комнаты была фальшивой, и три девушки за висевшими коврами, сдерживая хихиканье, прислушивались, возбужденно перешептывались и наблюдали в три стратегически проделанные дырочки.

Игриво улыбаясь, Карделен театрально раскинулась на оттоманке.

— Расскажите о себе. Надеюсь, вы богаты. Я никогда не позволю, чтобы моих девочек забрали в нищету. Прежде всего, знаете ли, я пекусь об их благополучии. К ним привязываешься, как к родным дочерям, и у меня разорвется сердце, просто лопнет, если вдруг кто-то из них окажется в трущобе или, не приведи Аллах, в борделе.

— У меня огромное поместье, — сказал Рустэм-бей, смущенный упоминанием борделя. — Много слуг и работников из горожан. — Он помолчал. — Еще у меня много часов.

— А где находится ваш город, мой господин?

— За Смирной. Ближайший к нам большой город — Телмессос, но и мой городок довольно велик. У нас все есть. Там очень тихо.

— Надеюсь, не слишком тихо. Мои девочки, знаете ли, не выносят скуки. Чрезмерный покой утомляет, не так ли? На мой взгляд, полный покой — все равно что смерть.

— Город как город. Очень древний, почти весь на склоне холма, внизу в долине река, а сразу за холмом море. Что еще… На подъезде к городу чудесный сосновый бор, где мы, мусульмане, хороним наших мертвых. Побеленные могилы так красиво смотрятся среди деревьев. Увидишь их и понимаешь — наконец-то дома.

Карделен наигранно поежилась:

— Ох, перестаньте! Хватит о могилах. Чувствуешь себя таким… смертным. Что у вас еще есть, кроме могил?

Рустэм-бей силился вспомнить.

— У нас живет много христиан, такие, знаете, греки, но они совершенно безвредные, многие даже не говорят по-гречески. Есть евреи, которые занимаются обычными для евреев делами, армяне, наш аптекарь армянин. Когда поспевает урожай, приходят кочевники, и все торговцы, когда направляются в Телмессос, проходят через наш город. У нас красивая мечеть. — Помешкав, Рустэм добавил: — Я поклялся выстроить новую мечеть, если найду здесь хорошую женщину.