Симота Сэйдзи - Японский солдат

— Там огонь, — смеясь сказал мужчина. — Вот из этой трубы, — он показал на длинную железную трубу, проходящую позади, — капает нефть, и все сжигается.

И действительно, задняя часть железных бочек оставалась открытой, и из трубы, которая проходила поверху, капала нефть. Ёсимура заглянул вниз — на дне бочки стлались язычки голубого пламени.

— Регулировать подачу нефти очень трудно, — заметил мужчина. — Нальешь лишнего, горит так, что сидеть невозможно. Убавишь малость — потухнет.

— Так весь день и жгут? — спросил Ёсимура, устраиваясь поудобнее.

— Ну да, за этим дежурные следят.

«Здорово придумали!» — подумал Ёсимура. Он видел, как сжигали нечистоты в жандармской части, — набросали в бочку дров и подожгли. Уборной тогда, конечно, не пользовались.

— Не чувствуете запаха? — спросил мужчина. — Некоторые не выносят запаха нефти.

Мужчина был, видимо, очень словоохотлив, но Ёсимура все же испытывал неловкость. Неудобно сидеть рядом с другим человеком в такой позе — все это непривычно для японцев, да и нефтью в самом деле разило довольно сильно. Ёсимуру поташнивало.

— Вы, наверно, сегодня утром прибыли? — спросил мужчина. — Мы-то здесь уже месяц. Сначала очень удивлялись: сжигать нечистоты — такое в Японии никому и в голову не придет.

— Наверно, чтоб черви не разводились?

— Ну да. Они и пищевые отходы сжигают. Видели за воротами железные баки? Сбрасывают туда и жгут. Меня прямо смех берет, когда вспоминаю, как у нас в части заставляли солдат мух ловить. По полсотни, а то и по сотне в день. Помните? Не так-то легко поймать сотню мух, даже если они роем носятся. Я, бывало, поймаю лягушку или гусеницу, убью и положу позади уборной на солнышке, а как облепят ее мухи, хлоп — и одним ударом штук двадцать-тридцать убиваю.

— Вы из части Аканэ? — спросил Ёсимура. Он подумал, что, может быть, они из одной дивизии.

— Нет, я из отдельной смешанной бригады.

Эта бригада дислоцировалась на северо-западе острова, как раз в противоположной от них стороне, и Ёсимура не имел представления о том, что там происходило.

— Я не собирался сдаваться в плен, — усмехнулся мужчина, — но сейчас мне кажется, что все это даже к лучшему.

Мужчина поднялся и, сказав: «Не надо огорчаться», вышел.

Оставшись один, Ёсимура с облегчением распрямился. «Судя по всему, большинство японцев не очень-то переживают из-за того, что попали в плен, — подумал он. — И я, наверно, скоро так же просто буду к этому относиться».

За неделю Ёсимура и его друзья изменились до неузнаваемости. Поредевшие волосы и брови буквально на глазах потемнели, руки округлились. Двое пленных, которых подселили к ним в палатку, тоже поправились, правда, на работу они еще не выходили, но лежали уже меньше. Из какой они части, пока было не ясно. Один назвался старшим ефрейтором Кикути, другой — ефрейтором Каваи. Говорили они мало, глядели хмуро, но ели с таким же зверским аппетитом, как Ёсимура и его товарищи.

Лагерь хорошо снабжался продовольствием. Твердый, мелкозернистый австралийский рис, похожий на неочищенный, требовал большого искусства от поваров, но давали его вдоволь. Ёсимура и его друзья предпочитали есть рис, а не хлеб. Те же, кто находился в лагере уже более месяца, с большим удовольствием ели хлеб и пончики из пшеничной муки.

Кроме риса, давали солонину и рыбные консервы из иваси и сельди. На охранников-австралийцев, которых было всего двадцать человек, два раза в неделю из холодильника выдавали по целому барану, так что рыбные консервы у них все время оставались. Пленные, работавшие на кухне, старательно готовили еду на всех, добавляя к консервам сухие овощи, зеленый горошек, масло и сахар в количествах значительно больших, чем в японской армии, так что все, кто страдали от дистрофии, мало-помалу восстанавливали свои силы.

Прошла еще неделя, и трое друзей вышли на работу. Тадзаки пожелал пойти в кухонную команду, где его сразу же отправили колоть дрова. Ёсимура и Такано стали помогать в уборке территории лагеря. В одиннадцать часов утра австралийские солдаты приходили проверять работу, и к этому времени нужно было закончить уборку палаток, столовой, кухни, уборной и прачечной.

В восемь утра и в шесть вечера была поверка, на которой обычно присутствовал комендант лагеря, поручик Симоне. Когда он проходил перед выстроившимися в четыре ряда пленными, пересчитывая их, от него пахло одеколоном. Это был подтянутый краснолицый мужчина средних лет, хмурый и надменный. Пленные ни разу не видели его улыбки. Появлялся он всегда в хорошо отутюженной форме, в темных очках и длинных узких ботинках. Фуражка небрежно сдвинута набок. Пройдя с высокомерным видом перед строем пленных, он за одну-две минуты производил поверку и тут же удалялся, не проявив к ним никакого интереса.

Однако Кубо рассказал, что прежде поверка не всегда проходила так гладко. Было время, когда поручик частенько пускал в ход свой ботинок. Он не бил солдат, как это принято в японской армии, но, если замечал незастегнутую пуговицу или кое-как надвинутую шляпу, он тыкал носком ботинка в грудь или сбивал шляпу с головы. Потом фельдфебель Андерсен, обычно сопровождавший поручика, объяснил пленным, что в лагере от них требуют одного: выстроиться заранее до прихода поручика и привести одежду в порядок. По словам Кубо, поручик был побочным сыном владельца маленького завода в Брисбене. Австралийские солдаты не любили коменданта за то, что он водил к себе в казарму женщину.

Об этой женщине ходили всякие небылицы. Ежедневно десять человек из числа пленных выделялись для уборки австралийских казарм. Рассказывали, что однажды, войдя в комнату поручика, пленные увидели там обнаженную женщину. Они хотели было тут же удрать, но женщина, нисколько не смущаясь, велела им прибраться, как всегда. А один из пленных, тридцатилетний пехотный фельдфебель Сасаки, говорил даже, что видел, как поручик и эта женщина «занимались любовью».

В лагерь иногда приходили в гости к австралийцам медсестры и женщины из австралийских женских подразделений. Женщина, которая навещала поручика Симонса, была медсестрой, он познакомился с ней в госпитале. Медсестрам не разрешалось покидать госпиталь, и, если она оставалась ночевать у Симонса, рано утром ей надо было возвратиться на службу. Однако пленные, убиравшие казармы, часто видели ее у поручика даже днем. Наверно, у этой медсестры были какие-то свободные дни.

Ёсимура, слушая рассказ Сасаки со смешанным чувством любопытства и брезгливости, вспомнил другой случай.

Когда они только высадились на остров и сохраняли еще хорошие отношения с местным населением, Ёсимура подружился с молодым туземцем по имени Кайби. Кайби не раз приглашал его в свой дом и угощал тушеной свининой — любимым блюдом туземцев. Однажды Кайби рассказал ему такую историю.