Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

План контрнаступления утверждали на совместном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) и Ставки Верховного Главнокомандования. Заседали в кабинете Сталина. Присутствовали Жуков, Ворошилов, Микоян, начальник Генерального штаба Василевский, командующий Западным фронтом Конев, Донским фронтом — Рокоссовский и другие.

Начало контрнаступления наметили на 19 ноября для Юго-Западного и Донского фронтов и на 20 ноября для Сталинградского фронта.

— Нам нужно пополнение, — сказал Рокоссовский.

— А где его взять? — спросил Сталин. — Мы отдали вам всё, что могли. Разве если Западный и Калининский фронты поделятся своими резервами… Как, товарищи?

Жуков и Конев заговорили разом; победил Жуков:

— Исходя из общей обстановки на фронтах, снимать войска с Западного и Калининского для переброски под Сталинград нельзя.

— Против нас немцы держат крупную группировку, — подтвердил Конев. — Они в любое время могут ударить на Москву. Нельзя рисковать, ослабляя силы наших фронтов.

— А нам кажется, вы недооцениваете важность Сталинграда, — возразил Сталин.

— Не согласен с вами, — ответил Жуков. — Мы обладаем всей информацией, наше решение взвешенное.

— А если ещё раз подумать?

— Войска измотаны, людей на фронте нужно менять, и если вы заберёте наши резервы, общая боеспособность фронтов уменьшится.

Сталин был недоволен. Он велел генералам выйти в приёмную и ждать. Они вышли, сели там за стол, разложили карты, ещё раз проанализировали обстановку. Минут через пятнадцать к ним вышел член ГКО Ворошилов:

— Ну как? Передумали? Что доложить товарищу Сталину?

— Нет, не передумали.

Через некоторое время пришёл другой член ГКО, Маленков:

— Что надумали? Есть у вас новые предложения для доклада товарищу Сталину?

— Нет предложений, и доложить ничего не можем.

Третьим пришёл Молотов, но и ему ответили, что отдать резервы не согласны.

Так продолжалось больше часа. Опять их вызвал Сталин:

— Ну что, упрямцы, передумали?

— Нет, товарищ Сталин.

— Что ж, пусть будет по-вашему. Раз вы так уверены в своей позиции, спорить не буду. Но хотя бы свои штрафные батальоны отдадите Рокоссовскому?

Командующие фронтами призадумались. В штрафных батальонах служили красноармейцами наказанные офицеры, то есть военные специалисты из всех родов войск. В силу этого обстоятельства вооружали такие батальоны лучше, чем прочие части, и задачи им ставили посложнее. Созданы эти подразделения были недавно, но даже небольшой опыт показал, что по боевой результативности штрафбат в два, а то и в три раза превосходит обычные стрелковые части. Отдавать было жалко. С другой стороны… сколько тех батальонов… Да и Сталинграду подспорье. И товарищ Сталин будет доволен.

— Штрафников отдадим, — махнул рукой Жуков.

— Поезжайте к себе на фронты…

Отправлено 27 ноября 1942 года

…Я разделяю Ваше мнение и мнение Президента Рузвельта о желательности сделать всё возможное, чтобы Турция весной вступила в войну на нашей стороне. Конечно, это имело бы большое значение для ускорения разгрома Гитлера и его сообщников.

Что касается Дарлана, то мне кажется, что американцы умело использовали его для облегчения дела оккупации Северной и Западной Африки. Военная дипломатия должна уметь использовать для военных целей не только Дарланов, но и чёрта с его бабушкой.

Я с большим вниманием прочитал Ваше сообщение о том, что Вы вместе с американцами не ослабляете проведения приготовлений вдоль вашего юго-восточного и южного побережья для того, чтобы сковывать немцев в Па-де-Кале и так далее, и что Вы готовы воспользоваться любой благоприятной возможностью. Надеюсь, что это не означает отказа от Вашего обещания в Москве устроить второй фронт в Западной Европе весной 1943 года.

С предложением Президента Рузвельта и Вашим пожеланием устроить в Москве совещание представителей трёх штабов для составления соответствующих планов войны в 1943 году я согласен. Мы готовы встретить Ваших и американских представителей, когда Вы этого пожелаете…

За маленьким окошком в бревенчатой стене равномерно шумел дождь. Стол следователя военной прокуратуры был завален бумагами, сам следователь пил чай. Над головой его висел фотографический портрет Сталина. Рядом со столом следователя стоял начальник особого отдела дивизии Кирьян: он пришёл только что, спросил, как дела.

— Нормально, — отозвался следователь. — Вины не признаёт.

— Признáет, — уверенно сказал ему Кирьян и, ласково улыбаясь улыбкой гиены, обратился к Василию: — Ведь вы сможете объяснить свои действия, Одиноков? Зачем с немцами братались? Зачем писали письмо в поддержку мракобесия? Выкладывайте.

Василий сидел на стуле посреди комнаты. «Вот тебе и доверился я Господу, — подумал он. — Если это и есть путь, назначенный мне Им, то что же мне теперь делать?»

Про «братание» он сразу вины не признал. В объяснительной написал, как было: отбили у немцев половину когда-то населённого, а теперь пустого пункта. Окопались. Единственный колодец — на нейтральной полосе, между нашими и немецкими окопами. И взять воду больше негде: вокруг лес на болоте, вдобавок в водоёмах трупы. Воду с тыла те, кому положено, не подвозили.

Деревенька была так себе, дворов десять. Центральная дорога, грязное месиво. Посередине тропа в лес, на «перекрёстке» колодец. Тоже грязища. Но колодец чистый!

День терпели, на второй день фрицы не выдержали. От их окопов крикнули:

— Рус, вода берём? — им тоже, видать, не подвозили.

Тут дело такое. Окопы, наши и вражеские, в прямой видимости. Над траншеей не подняться — шлёпнут. А если есть договорённость, то можно вылезать наверх.

Комбат Одиноков думал не о том, что немцы утолят жажду. Он думал о своих бойцах: без воды человек долго жить не может, и для санитарных нужд она нужна. Разрешил.

— Берём! — крикнул рядовой Нисанов. Немец, один, вылез наверх окопа с ведром. Медленно, сторожко пошёл к колодцу. От нас Нисанов вылез, пошёл туда же. По очереди подняли снизу воду, вылили в свои вёдра. Пошли обратно.

Так было всего три раза. Откуда в дивизии узнали о происходящем, Василий не знал, и что Кирьян лично привёл в расположение его батальона снайпера, ему тоже никто не сообщал. А просто на второй день, наблюдая из окопа, он посмотрел немцу в глаза — тот улыбался, стоя прямо напротив него — и понял, что тот сейчас умрёт. Закричал:

— Не стрелять! — но поздно. Пуля угодила весёлому немцу прямо в лицо, он упал на землю уже мёртвым. Наш солдат, стоявший с другой стороны колодца, сразу, бросив ведро, метнулся к окопу, спрыгнул, а сам весь трясётся: