Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны

Время уже близилось к обеду, когда наблюдатели заметили: по направлению к дворцу едет колонна БМД, около 15 машин. В «мусульманском» их не ожидали, и все обрадовались подкреплению:

— Десантники едут на подмогу!

Многие вышли из укрытий. И тут, совершенно неожиданно, головная машина с ходу делает выстрел и открывает огонь из пулемета. Один солдат из «мусульманского» батальона вышел навстречу БМД с широко поднятыми вверх руками:

— Не стреляйте! Свои! У нас повязки! — но раздалась пулеметная очередь, и он упал замертво. Все мгновенно разбежались по укрытиям и приготовились отстреливаться. Кто-то даже выстрелил по БМД из гранатомета, но промахнулся.

Тогда, не теряя времени, один солдат заскочил на броню головной БМД и, кроя их отборным матом, стал бить по командирскому люку прикладом и сапогом. Услышав чистую русскую речь, командир группы сразу же понял свою ошибку и по рации приказал прекратить стрельбу.

При штурме дворца почти половина бойцов из «Альфы» получили ранения, погибло пятеро. В «мусульманском» батальоне погибло 7 человек и более 30 ранено.

Двух будущих членов правительства — Сарвари и Гулябзоя — после того, как они опознали труп Амина, посадили в БМП и отвезли в Кабул. Там они сразу выступили по Кабульскому радио:

— Сегодня разбита машина пыток Амина и его приспешников — диких палачей, узурпаторов и убийц. Великая Апрельская революция, свершившаяся по нерушимой воле героического афганского народа, а также с помощью победоносного восстания революционной армии Афганистана, вступила в новый этап…

Среди множества внутриполитических новостей Кабульское радио сообщило также, что за преступления против народа Афганистана, революционный суд приговорил Амина к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.

Раннее утро 26 декабря.

Шасси самолёта ударили по бетонному покрытию. Его затрясло, и тут же, переключившись на торможение, взревели двигатели, быстро гася скорость. Все мы, подавшись к единственному иллюминатору, напряжённо вглядывались наружу. Кто находился ближе к иллюминатору, понимая, что другим тоже не терпится посмотреть, старались не загораживать обзор для остальных. Сначала мы миновали ряды гражданских самолётов, после чего началась военная часть аэродрома: широко расселась стая боевых вертолётов, на небольшом удалении от них торчали хвосты перехватчиков МИГов, дальше показались коробки громадных ангаров. Пока всё шло мирно. Не было заметно никаких признаков боевых действий, а попадавшиеся в поле зрения люди ходили спокойно в полный рост.

Проскочив всю взлётку, самолёт повернул на вспомогательную полосу и, покачиваясь, быстро поехал по ней уже в обратном направлении. Наконец, самолёт остановился. Тут же несколько наших заскочили в отсек с БМД и приступили освобождать её от креплений, а я и остальные выпрыгнули через боковую дверь и, подбежав к хвостовой части, приготовились сразу вступить в бой. Пока открывалась рампа, у нас была минута-другая чтобы осмотреться по сторонам.

Солнце ещё не появилось, но уже было достаточно светло, и всё предвещало тёплый, ясный день.

В ста метрах от нас у входа в ангар стоял часовой с автоматом и с любопытством наблюдал за нами. Это был солдат другой армии. Форма у него значительно отличалась от нашей: нашитые карманы, куртка заправленная под брюки и обут был не в кирзовые сапоги, а в ботинки. Достаточно было мимолётного взгляда, чтобы понять, что он занят только охраной своего объекта и воевать с нами не собирается. Хоть мы и были ко всему готовы, но ни здесь рядом, ни дальше никакой опасности не заметили.

В это время из открывшейся рампы на землю выехала БМД и отъехала в сторону. Мы кинулись вытаскивать ящики. К выгрузке даже подключилось двое пилотов. Наши же офицеры, контролируя ход разгрузки, только постоянно нас поторапливали. Двигатели у самолёта не останавливались и, оглушая своим рёвом, создавали такой шквал ветра, что приходилось пригибаться, чтоб не снесло в сторону. Работа кипела вовсю, и минут через десять-пятнадцать весь груз уже лежал на земле. Самолёт поднял рампу, добавил обороты и двинулся дальше по полосе. Сразу же на освободившееся место подъехал другой самолёт, и, оказавшийся рядом офицер, выписывая жесты руками, дал команду, чтобы мы помогли с разгрузкой.

За работой прошло около получаса, как вдруг к нам приблизился офицер не из нашего полка, которого никто не знал, и сквозь общий самолётный гул закричал взволнованным голосом:

— Вы что с погонами ходите?! Немедленно сорвать с себя все знаки отличия!

Мы переглянулись — приказ был очень странным, а этого офицера мы первый раз в глаза видели. Поэтому ничего срывать с себя не стали, а только показали, где стоял ротный:

— Вон командир нашей роты — с ним поговорите! Когда он разрешит — тогда и сорвём!

Он подскочил к Хижняку, и, наспех ему представившись, стал что-то быстро объяснять. Хижняк сразу его понял и тут же сам побежал отдавать распоряжение:

— Всем сорвать погоны! Быстро! Убрать все знаки отличия!

Мы и офицеры в том числе, как только освободили очередной самолёт, принялись сдирать с себя погоны, петлицы, кокарды, скручивать эмблемы и значки. Я был в восторге:

— Отлично! Здесь что-то нечисто! Наши заранее хотят замести следы! Тут пахнет настоящими приключениями!

И, предвкушая стать свидетелем тайных исторических событий, правду о которых наверняка никто не узнает, решил для себя постараться всё хорошенечко запомнить.

Между тем мы безостановочно оттаскивали ящики подальше от бетонки и, попутно сортируя, складировали их один на другой, строя большие прямоугольные блоки выше роста человека.

Продолжая таскать ящики, я заметил, что часовой у ангара, движимый любопытством, потихоньку подошёл к нам поближе метров на тридцать. С этой новой позиции он продолжал неотрывно наблюдать за нами с интересом, смешанным с настороженностью.

Вскоре из-за ангара появился их офицер. Он сразу отличался своей более пёстрой формой, а на голове гордо сидела задранная трамплином фуражка. Офицер очень спокойно, даже удовлетворённо смотрел в нашу сторону и не спеша ходил туда-сюда, что говорило о том, что он в курсе всех дел. Так, прохаживаясь с видом хозяина этой территории, офицер поравнялся с любопытным часовым. И тут часовой не удержался. Видимо, желая заострить внимание офицера к происходящему вокруг, он обратился к нему и начал сообщать что-то очень важное, несколько раз при этом кивая в нашу сторону своим встревоженным лицом. Однако офицер не стал его выслушивать. Он в резкой форме прервал часового, накричал на него, от чего часовой сразу вытянулся по струнке и испуганно начал отвечать что-то в оправдание.