Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны

И вот в процессе службы деды послали молодого Хижняка за выпивкой. Но даже в "пьяной дивизии" достать вино — дело далеко не простое. Для выполнения этой задачи нужно сначала что-нибудь "раздобыть", затем на эту вещь надо найти покупателя и только потом на вырученные деньги можно будет вино купить.

Крутанувшись, Хижняк раздобыл-таки деньги, договорился с одной бабкой купить у неё литров десять вина. Казалось — дело уже сделано. Но тут возникло непредвиденное препятствие — у той бабки не нашлось подходящей ёмкости, способной вместить в себя столько жидкости. В чём же вино принести? Но, видимо, смекалки у Хижняка хватало всегда — он сбегал в роту и взял там резиновый сапог из комплекта химзащиты. Наполнив импровизированный бурдюк вином, он закинул его за спину и отправился в обратный путь. Но когда Хижняк перелезал через забор части, случилась катастрофа — он за что-то зацепился, потерял равновесие и свалился вниз, а бесценное содержимое сапога ушло в землю. Приходит к дедам с пустыми руками, точнее с пустым сапогом. Что случилось потом — Хижняк уже не уточнял, но этот случай он запомнил хорошо. Так что у Хижняка были определённые основания не любить отпетых неуставников. За фингалы на лицах молодых Хижняк постоянно грозил старослужащим устроить им “дембельский марш-бросок” в полной боевой экипировке на десять километров. Правда, до забега дело так ни разу и не дошло.

Сам Хижняк не имел склонностей учить уму-разуму при помощи кулака. И только один раз на моих глазах ротный применил силу по отношению к солдату. Досталось тогда механику из моего отделения — Серёге Панкратьеву, отслужившему на полгода больше меня.

Панкратьев уже давно досаждал Хижняка тем, что издавал в строю недовольные звуки, выражая таким способом своё несогласие с распоряжениями офицеров. По этому поводу ротный неоднократно делал ему замечания. И когда в очередной раз Панкрат с кислым выражением прогнусавил в строю недовольную реплику, то ротный подошёл к Серёге и врезал ему в торец, да так хорошо, что надобность в устных замечаниях отпала сразу и навсегда.

Как-то к сержанту Бородину пришёл его приятель, сержант с "полтинника" (350-го полка), с которым он вместе служил в учебке. Они присели на койку и завели тихий, дружеский разговор. В помещении кроме них и меня, занятого наведением порядка, никого не было. Спустя некоторое время Бородин неожиданно подозвал меня и скомандовал:

— К бою! — видимо, ему захотелось поразвлечь гостя показом, как он меня вышколил. Если бы никого из чужих рядом не было, я бы команду, безусловно, выполнил, однако тут находился посторонний человек, а унижаться в присутствии других было особенно оскорбительно. Поэтому я стоял, не реагируя на команду.

— К бою, я сказал… — повысил голос Бородин и даже встал для убедительности.

Тогда я его спросил:

— А зачем?

— Ты что? — не понял? — протянул Бородин.

Но я твёрдо решил не уступать, даже если придётся драться и продолжал стоять. Неожиданно за меня заступился сам гость:

— Слушай, Николай, — обратился он к Бородину, — Зачем тебе это надо? Не приставай ты к нему. Лучше кончай такое, а то ещё застрелит на боевых.

Гость знал, что говорит дело — ведь "полтинник" частенько ходил на боевые. Да и в нашем полку после Кунара также было над чем поразмыслить: уж слишком явное большинство из погибших там были старослужащими, и, возможно, это не было простой случайностью.

Бородин смерил меня угрожающим взглядом, сел на кровать и зло процедил:

— Ладно, свободен, — и добавил. — Потом разберёмся.

Я продолжил заниматься своими делами. Во мне вспыхнуло желание отучить Бородина от издевательских команд и я решил, чего бы мне это ни стоило, держаться до конца.

Вскоре гость ушёл. Бородин, проводив его, сразу подошёл ко мне:

— Что, гордый стал? Почему не падал? А-а?!

Я уже настроился на самое худшее и был готов ко всему. И только Бородин замахнулся, как навстречу его кулаку я уже подставил локоть. Бородин попытался ударить второй раз, но я снова отбил удар.

— Ах ты так, — он накинулся на меня, но и я в ответ изо всех сил стал бить кулаками. Получив неожиданный отпор и поняв, что если он будет продолжать, то будет ходить с фингалом, Бородин отступил:

— Ладно, ещё разберёмся. Ты ещё пожалеешь.

Однако жалеть не пришлось: никаких последствий и дальнейших разборок по этому поводу больше не последовало. Бородин даже никому не стал говорить об этом инциденте: не такая уж я значимая персона чтобы подключать для поддержки других дедов — ещё засмеют.

Однако позже мне несколько раз пришлось слышать от Бородина предупреждения:

— Бояркин, ты не думай — на боевых я тебе спину не подставлю. Я тебя сам первый замочу, — говорил он без тени армейской шутки, поскольку с юмором у Бородина всегда было очень туго. Его угрозы я молча принимал к сведению, отмечая про себя:

— Ну, ну — запугал. Ещё посмотрим, кто кого! Как уйдём на боевые — при первой же перестрелке всажу в тебя очередь, мразь! Никуда не спрячешься!

Идея мщения постоянно вертелась в моей голове как навязчивая мысль, никогда не отпускала и не угасала. Ненависть к дедам особенно обострялась когда я стоял на посту в карауле или патруле, и делать было нечего кроме как предаваться такого рода мечтам.

Я представлял, как в бою во время сильного обстрела, когда все лежат не поднимая головы, я наставляю автомат и окликиваю Бородина или Еремеева или еще какого жлоба, оказавшегося рядом — секунда… и жму на спусковой крючок… и с упоением наблюдаю, как пули входят в его рожу и разрывают череп на куски! Или как в укромном месте я вонзаю штык-нож в тело жлоба-деда со словами:

— Получи за всё, падло!

Порой фантазии на эту тему безраздельно владели мной, охватывали чуть ли не как реальные видения, кипели во мне и приносили какое-то дикое, животное наслаждение. Я не сомневался, что при первом же удобном случае всё это неотвратимо произойдёт в действительности — только бы вырваться на боевые! — уж своего шанса я не упущу — отправлю на тот свет столько жлобов, сколько будет возможно!

Назир, со стороны наблюдая за отношениями между нами — десантниками, всё удивлялся — почему у нас солдаты не дружные? Никак он не мог разгадать непростую загадку: почему не офицер, а простой солдат заставляет других солдат работать, а то и двинет средь бела дня кому в челюсть?

Я как мог пытался растолковать Назиру, что всё это — в порядке вещей, просто солдаты у нас разные: одни молодые, другие — деды. Заведено это у нас давным-давно — чтобы дисциплина не хромала, и скорее всего так оно и останется до скончания веков.