Владимир Полуботко - Гауптвахта

— Хулиганы! Хулиганы! — орёт Истеричка. — Вы у меня все под трибунал пойдёте!

Злотников оглядывается на неё:

— Мы — под трибунал? — и дико ржёт.

Губари подхватывают этот его тон, слышны хохот, свист, улюлюканье. Все идут следом за Злотниковым с облегчением, с ощущением того, что именно он избавил их от грозной беды.

Истеричка истошно визжит, а свита увещевает её: «Ну ведь нельзя же так! Ей-богу, неловко даже!»

Какая-то женщина, оказавшаяся свидетельницею этой сцены, неодобрительно качает головой. Вот её взгляд задерживается на проходящем мимо Принцеве — на его мученическом личике, на страдальческой фигуре.

Женщина говорит с грустью, оглядываясь на свою соседку:

— Вот ведь поколение какое пошло! Вот взять хотя бы вот этого, ведь видно же — алкаш-алкашом! А может даже, и наркоман… Шинель-то хоть застегни правильно, юродивый! Тьфу! — сплёвывает от омерзения и отходит подальше.

Принцев, потрясённый подавленный, порывается что-то сказать вослед обличительнице, но тут его дарует вниманием ещё одна представительница прекрасного пола. Эта женщина жалостливо разглядывает бедолагу, который и в самом деле сильно выделяется среди всех арестованных своим очень уж несчастным видом; она разглядывает его, а потом и говорит ему же — вот ведь в чём весь ужас! Ему же самому! Как будто он — это вовсе не он, а кто-то совсем другой:

— Мордочка кислая. И сам-то — как сморчок какой-то!.. Бывают же такие!

У Принцева дрожат сначала губы, а потом и всё лицо начинает мелко трястись. Ему хочется разрыдаться.

Во дворе дома офицеров, вдали от женского шумового оформления.

На сцене, живописно украшенной следами недавней катастрофы, выступает Злотников — вожак, избавитель, трибун, дипломат. Поднимаясь на возвышение, Злотников говорит:

— А теперь, ребята, не ударим в грязь лицом! И давайте сейчас, за оставшееся у нас время, расчистим от камней эту площадку!

Поначалу ответом ему служит лишь тягостное молчание усталых губарей. Постепенно молчание переходит в ропот:

— Но ведь нам никто не приказывал!.. Никто нас сюда не посылал!..

— Да ведь и устали мы!..

— С пяти часов утра вкалываем!..

Злотников, слыша такие речи, молча сходит с пьедестала. Никого не бьёт — молча берётся за работу.

К толпе губарей подходит часовой с карабином и говорит:

— Но ведь комендант ясно сказал, что это на завтра! Завтра техника сгребёт всё это в кучу, а потом и увезёт!

— Завтра? Техника? — возражает Злотников. — Ну а мы — сегодня! И без техники! А ну, вперёд, ребята!

И уж то ли магнетизм, то ли личное обаяние вождя, вышедшего из народа, то ли что другое-третье-четвёртое, но наш Злотников и в этот раз завораживает народные массы и подчиняет их себе. Хотя и не все.

А часовой лишь пожимает плечами.

Там же. Те же.

Трудовой энтузиазм идёт на убыль. Все так выдохлись, что даже Злотникову становится понятно: пора закругляться.

А между тем Полуботок, Артиллерист и ещё один — это курсант из училища МВД — так те и не начинали вовсе. И зоркий глаз Злотникова подметил это давно.

— Баста! — кричит Злотников. — На сегодня хватит, мужики! Спасибо за работу! Отдыхаем теперь.

Смертельно усталые, губари прекращают сверхплановую трудовую деятельность. А Злотников продолжает свою мысль:

— Так вот, ребята, отдыхаем!.. Все, кроме рядового Полуботка! Вот он пусть теперь и поработает. А мы посмотрим на него.

Полуботок никак на это не реагирует.

— Ну? Мы ждём, — зловеще и многообещающе говорит Злотников.

— Долго тебе ждать придётся, шкура!

— А ну-ка, начинай!

— Не буду. Кто ты для меня такой?

Вмешивается Артиллерист:

— А почему ты мне ничего не говоришь? В самом деле — кто ты здесь такой, что приказываешь всем? Я вот, например, тоже не работал. Ну-ка прикажи и мне поработать!

— И я тоже не работал, — спокойно говорит курсант МВД. — И тоже не собираюсь тебе подчиняться.

— Вы меня не интересуете, — отвечает Злотников после краткого замешательства. — Меня интересует Полуботок. Ну, долго мне ещё ждать тебя?

— Я же сказал: долго.

Наступает жуткая тишина.

У Лисицына сдают нервы, и он прорезает её визгом:

— Иди работай, падла!

Кац тоже вмешивается:

— Сам же себе хуже делаешь. Иди работай, пока тебя по-хорошему просят!

Раздаются голоса и такие:

— А давайте его проучим!.. Рёбра ему пересчитаем!..

И снова — тишина.

Понимая, что Страшное уже совсем рядом, Полуботок говорит, поигрывая лопатой:

— Попробуйте. Кто первый подойдёт?

Вмешивается часовой:

— Хватит вам! А то сейчас начальника караула позову!

Злотников успокаивает его:

— Старшой, ты не бойся. У нас всё будет в пределах социалистической законности. А бить мы его пока не будем. Нам ведь что важно-то? Человека перевоспитать — вот что! Чтоб пользу приносил нашей Родине!

Ему в ответ — подхалимистые смешки.

— Ты родину — оставь в покое, — тихо говорит Полуботок. — А то у нас и так: что ни мразь, что ни подонок, то больше всех и твердит о родине! И не тебе, дешёвка поганая упоминать про неё!

Злотников неожиданно смеётся:

— Ты, старшой, не бойся. Я его сейчас бить не буду. Мы ведь с ним из одного полка. Свои люди, как-нибудь потом сочтёмся при случае.

Камера номер семь.

Губари лежат на «вертолётах», вертятся, пытаясь поудобнее закутаться в шинель.

Злотников выдаёт команду:

— Ну а теперь — всем спать! Всем, кроме рядового Полуботка.

— Это почему же так? — удивляется Полуботок.

Злотников очень спокойно отвечает:

— А потому, что я вот что надумал: зачем оттягивать дело на слишком далёкий срок? Сегодня же ночью я отобью тебе все внутренности. И убить не убью, и калекой на всю жизнь оставлю.

Лисицын подхихикивает:

— А я помогу.

Вмешивается Косов:

— Ну, хватит, братцы, пора спать. Бай-бай, ребята, ну что вы в самом деле?

Злотников шутливого тона не принимает. Он по-прежнему спокоен, по-прежнему деловит и серьёзен.

— Вот потому-то тебе спать и не придётся, — продолжает он. — Первую половину ночи ты проведёшь в ожидании, а вторую половину ночи — тебе уже будет не до сна! — Впервые за всё время смеётся.

Лисицын, Косов, Кац, Бурханов — они тоже смеются, кто злобно, кто с хитрецой, а кто и просто не понимая, что происходит.

Принцев умирает от усталости и от жалости к себе. Он ничего не видит и не слышит.

Аркадьев молчит. Такое у него предназначение — всегда молчать.

— А ты не откладывай на потом, — говорит Полуботок. — Давай сейчас!

— Нет. Сейчас мне несподручно! — смеётся Злотников. — Вот среди ночи — в самый раз и будет.

Полуботок вскакивает на ноги:

— Начинай сейчас! Один из нас сейчас умрёт!