Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

Расфуфыренная девица, у которой на уме было явно что-то поинтереснее английского языка, уже давно перестала огрызаться и теперь только стояла перед нами в позе провинившейся школьницы и усердно кивала и кивала — поджав губы и потупив очи.

Папа-генерал понял: криком делу не поможешь. Приказал дочери:

— Ну а теперь, Инга, выйди, постой там, за дверью!

Девчонка вышла.

Более проницательная мамаша сделала мне и мужу знак глазами и руками, который можно было без труда перевести так: ну вы же понимаете, что она там будет подслушивать нас!

Наклонившись ко мне, она зашептала:

— Вы не представляете, Павел Артемьевич, что это за несносный ребёнок! Постоянно — на грани отчисления из университета!

Изображая колоссальный педагогический опыт, я внимательно слушал.

— Сколько денег мы на неё угрохали! — снова заговорил отец. — Весь прошлый год мы оплачивали её уроки с несколькими репетиторами, а она брала у нас деньги, а к этим людям даже и не показывалась и тратила деньги на себя и на своих подружек! На наряды, на шмотки!.. Какая ж тут будет успеваемость!

— Она всегда всех жалеет, всем помогает, — сказала мамаша. — И она — душа любой компании. Я, конечно, за доброту и за всё такое, но ведь так тоже нельзя — разбазаривать наши бабки!

— Но сейчас этот номер у неё не пройдёт! — это был опять папа. — К вам и к другим специалистам она теперь будет приезжать только в сопровождении наших людей! Если начнёт безобразничать, они её живо скрутят. Таким образом, Павел Артемьевич, имейте это в виду: одного человека посадите где-нибудь здесь же на диване, а другой будет ждать в машине. Иногда мы будем привозить её сами — я или моя супруга…

Я мысленно изумился, но изобразил полное понимание создавшейся ситуации.

Отец трудного ребёнка вполголоса продолжал:

— Казалось бы, мы всё для неё делаем, всё ей покупаем… Слава богу, возможности у нас есть, — подумав, он весомо и даже как-то свирепо добавил: — и немалые. Я — генерал, теперь уже как бы отошёл от дел — на заслуженной пенсии, жена у меня возглавляет фирму… — И дальше он продолжал уже с нежностью: — Ингочка — она ведь у нас — единственный ребёнок! Ну что ей ещё надо? Казалось бы, учись себе и учись! И ведь без английского теперь — никуда! Так нет же!..

Мать перебила:

— В прошлом году мы устроили ей поездку в Лондон. А в этом сказали так: если благополучно сдашь летнюю сессию, поедешь с нами на Балеарские острова! А нет — никуда не поедешь!

При упоминании Балеарских островов мне стало дурно.

А потом опять — папа:

— Павел Артемьевич, наши с вами общие друзья, ваши бывшие клиенты, — они все отрекомендовали нам вас как лучшего специалиста… Пожалуйста, здесь за неделю вперёд, — папаша протянул мне конверт с деньгами. — Мы платим по высшей таксе, мы всё понимаем: вы — лучший в городе! Но только ради бога, сделайте так, чтобы она у нас заговорила наконец по-английски.

Изображая скромность и респектабельность, я сказал:

— Вообще-то, моя главная специальность, как вы, должно быть, знаете, — латинский язык. Я преподаю его в мединституте. Но и в английском я тоже худо-бедно, а кое-что смыслю. Как-никак — говорю с детства. Так что, постараюсь… Сделаю всё возможное…

— Спасибо, спасибо… Мы так надеемся на вас…

— Можете положиться: я уже стольких людей на своём веку обучил. Обучу и вашу доченьку. — Изображая простонародный юмор, я добавил: — Никуда она не денется — обучится, как миленькая!

Папа с мамой нервно рассмеялись. Мама сказала:

— Ой, дай-то бог! Дай-то бог! Ведь мало ли что: ситуация в стране, вы сами видите, какая. Сегодня здесь живёшь, а завтра, может быть, и ТАМ придётся… А как ТАМ проживёшь без английского языка?

— Сделаю всё возможное, — слащаво промурлыкал я, принимая конверт.

Ушли. Я закрыл за гостями дверь на лестничную площадку. Прижавшись к мягкой обивке двери, сделал выдох. Сегодня они здесь живут, а завтра, ищи-свищи — они с награбленными деньгами будут уже там!..

Зинаида, моя соседка по коммунальной квартире, выглянула из своей комнаты. Поздоровавшись со мною и не дождавшись от меня ответа, спросила:

— Павлик, а что это за девица сидела сейчас на корточках у тебя за дверью и подглядывала в замочную скважину?

— Дочь генерала, — устало ответил я. — Пока папа и мама объясняли мне, как хорошо я должен учить их дочку английскому языку, бедняга подслушивала.

— А-а, — как-то неопределённо ответила Зинаида.

— А ты что вообразила?

— Нет-нет, ничего. Просто у неё такая шикарная внешность…

— Это не то, что ты думаешь. Ещё одна ученица и больше ничего. Буду натаскивать. Лишний заработок.

Вернувшись к себе в комнату, я взял со стола оставленные деньги и переложил их в шкаф. Сегодня они здесь, а завтра уже и там… Ненавижу… Любовью к Западу я уже давно переболел и теперь испытываю отвращение к английскому языку и к тем, кто его любит… А ведь английский язык-то меня в основном и кормит. Платят, конечно, очень прилично — это надо признать, но на поездку к тем же самым Балеарским островам даже и при таких заработках я не смогу решиться…

Потом я уселся за компьютер, включил его и стал работать. Или делать перед собою вид, что работаю…

Через какое-то время у меня за спиной послышались лёгкий скрип двери, шелест платья и стук каблуков по паркету. По комнате распространился лёгкий запах французской парфюмерии. Это ко мне без стука вошла всё та же Зинаида.

Я оторвался от компьютера. Повернулся в её сторону. Молча и мрачно посмотрел на одни её ноги. А точнее на то, что возилось возле них — прелестный карликовый пудель по имени Дымок прошмыгнул вслед за женскими нижними конечностями (длинными и торжественными, в красивых дорогих туфлях — тоже французских) и вопросительно уставился на меня; в пёсьих глазах читался извечный вопрос всех избалованных комнатных собачек: ты меня любишь или нет? Я ответил ему столь же красноречивым взглядом: не люблю.

Некоторое время гостья сосредоточенно вертелась перед зеркалом, нисколько не обращая внимания на меня — хозяина комнаты.

Спросила:

— Как я сегодня выгляжу?

Я равнодушно пожал плечами.

— Я тебе нравлюсь?

Я опять пожал плечами.

— Мне идёт это платье?

Тут только я с изумлением заметил, что платье на ней было какого-то дымчатого серо-голубого цвета. Как раз под цвет собачонка.

— Тоже французское? — скучным голосом спросил я.