Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

— Да. Я только вчера его купила. Ну, так как тебе моё платьице, а? — Зинаида крутанулась передо мною, да так, что платье наполнилось воздухом и, едва поспевая за вращением фигуры, многозначительно и прямо-таки многообещающе приподнялось. По комнате пролетел лёгкий парфюмерный аромат.

Подавляя жесточайший приступ зевоты, я шлёпал себя ладонью по рту. Звук получался прерывистым и стонущим, что в переводе на русский язык означало: я изнемогаю от тоски.

— Но я же вижу, что ты притворяешься!

— Ничего ты не видишь, — огрызнулся я. — Я вполне искренен в своём полнейшем равнодушии к тебе.

Зинаида подсказала:

— Сегодня ведь вторник, и я должна выглядеть просто великолепно!

А она и в самом деле великолепно выглядела. В тридцать восемь с половиной лет редко какая женщина сохраняет в себе столько молодости и красоты. Разве что какая-нибудь прославленная фотомодель, манекенщица или киноактриса. К примеру, генеральская доченька, что давеча была у меня в гостях, так уж та точно ни в какое сравнение не шла с Зинаидой!..

Зиночка, между тем, продолжала вертеться перед чужим зеркалом в чужой комнате (как будто у неё не было своей комнаты и своего зеркала!) и по всем признакам пребывала в прекраснейшем расположении духа. Или делала вид, что пребывает в таковом… Вот она поправила себе и без того тщательно подогнанную причёску (мощная русая коса, намотанная на голове), деловито потрогала пальцами сначала серьги, потом — бусы, словно бы что-то проверяя. А затем перешла к действиям ещё более странным: стала туда-сюда натягивать себе кожу на лице — под глазами, на щеках, на подбородке, затем скорчила ещё несколько гримас, словно бы репетируя что-то, — и всё это с таким озабоченным и серьёзным выражением, точно она делает нечто прямо-таки научно обоснованное.

— Ну, так как же ты меня сегодня находишь?

Вкладывая в свои слова как можно больше презрения, усталости и житейской умудрённости, я сказал:

— Замужнее бабьё — оно мне всё на одно лицо!

Зинаида вспыхнула было — и кожей лица, и глазами, и ноздрями, но — не очень. А умный собачонок у её ног пару раз тявкнул: мол, не смей обижать мою повелительницу!

— Всё ты врёшь!

— Не вру. Я и в самом деле терпеть не могу собак и красивых замужних женщин, — добавил я для закрепления прежнего эффекта.

— Но почему? — возмутилась Зинаида.

— К собакам, ты знаешь, я питаю отвращение с раннего детства — с тех пор, как меня, маленького, напугала огромных размеров собака, а красивых замужних женщин я ненавижу — потому что все вы — гадюки!

Глаза у Зинаиды покраснели.

— Спасибо за комплимент! — сказала она голосом, звонким от затаённых слёз.

Потом покраснел нос. Задрожали губы.

Дымчато-серый собачонок гневно тявкнул.

Я равнодушно пожал плечами.

— Пожалуйста!

— Ну и что плохого в том, что я, как ты говоришь, «замужняя женщина»? Я ведь не упрекаю тебя в том, что и ты не один. Тогда и ты тоже — «женатый мужчина»!

Я промолчал.

Глянув в зеркало, Зинаида всплеснула руками.

— Ну вот! Теперь у меня из-за тебя всё аж покраснело! А мне сегодня нельзя с красными глазами и с красным носом!..

Я ничего не ответил. Нервно и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, выразительно при этом поглядывая на дверь.

Зинаида прекрасно разбиралась в моей жестикуляции, но уходить в свои комнаты не спешила, а вместо этого — уселась на подлокотник моего кресла, успокоила мои барабанящие пальцы и потрепала меня по голове.

— Какой ты у меня лохматый… И при этом — рыжий!.. В сорок лет можно было бы и сединой обзавестись, как все приличные люди в этом возрасте… А ты всё рыжий и рыжий. Немножко рыжий. Не очень. И немножко злой.

— Ты действуешь не по правилам, — сказал я. — По правилам мы не должны друг друга касаться.

— Ты тоже действуешь не по правилам. По нашим правилам ты должен был бы сделать мне сейчас какой-нибудь шикарный комплимент. А ты, вместо этого, грубишь. Я тебя просто не узнаю! Ну почему ты сегодня такой злой и такой нудный?

Я промолчал.

— А то, что я дотрагиваюсь до тебя, так это у меня, может быть, потребность такая возникла — соприкоснуться с мужчиной. Может быть, я заряжаюсь от тебя чем-то мужским, полезным для женского здоровья! Ты что не знал, что женщинам нужны мужчины? Или тебе жалко?

— Да заряжайся на здоровье, — буркнул я. — Мне не жалко. Нужны — так нужны.

— Пашенька, миленький, может, принести тебе кофейку?

Я хмуро молчал.

— Пришёл с работы усталый, вот и злишься. А тут ещё и молоденькие девочки к тебе заявляются в гости в сверхкоротких юбках и с красивыми ногами…

— Какая глупость! Причём здесь девочки! — возмутился я.

Зинаида крикнула с вызовом:

— А притом, что тебя всегда зло берёт, если что-то хорошее и — не твоё собственное!

Типичная бабская провокация. Не стоит даже и отвечать.

Зинаида поняла, что меня этим не проймёшь и вдруг всплеснула руками:

— Ой, у тебя один носок выше другого! — она соскочила с подлокотника, наклонилась и, задрав у меня одну штанину, заботливо и по-хозяйски поправила мне носок на правой ноге.

Я не признаю домашних тапочек и хожу по квартире только в туфлях — шнурочки-носочки, выглаженные брючки. Про таких, как я, обычно говорят: чистоплюй. Задравшийся носок — это действительно для меня нетипично.

В ответ на эту заботу я даже и спасибо не сказал.

А Дымок тем временем подхалимисто тёрся о другую ногу усталого ненавистника всей пёсьей породы.

— Ну, так я принесу тебе кофею, да?

Не дожидаясь ответа, Зинаида выбежала на кухню.

Собачонок последовал за нею — мелкими и опять же подхалимистыми шажками.

Не поблагодарив, я взял чашку и стал пить.

— У меня вот ещё и кусок шоколадки остался. На, кушай. С кофеем — очень вкусно. — Зинаида уселась рядом со мною на соседний диван.

Я хотел было скромно отломить для себя квадратик и остальное отодвинуть, но Зинаида сказала:

— Не оставляй мне. Кушай всю.

Я не возражал. Всю — так всю.

— Как тебе кофей?

— Ты же знаешь: я пью только чай и терпеть не могу кофе.

— А как тебе шоколадка?

— Довольно сносная.

— Ну вот, хоть что-то хорошее услышала от тебя! — Зинаида нервно засмеялась. И затем с обидой в голосе добавила: — Выдавила, можно сказать.

Я повернулся к компьютеру и, одним пальцем набирая на экране нужный текст, продолжал пить кофе.

— А что это ты пишешь? Опять — латинский язык?

— Опять латинский. Я его очень люблю.

— Ой, скорей бы уже ты защитил свою диссертацию! Ты и не представляешь, как я переживаю за тебя!

— Спасибо.

— Латынь — ведь это так трудно!.. Какой ты умный, — с завистью протянула Зинаида так, как будто хотела сказать: живут же люди!