Антон Кротков - Воздушный штрафбат

Хотя человек, как известно, существо, обладающее чудесной способностью приспосабливаться к изменчивой внешней среде. Многие женщины в похожих обстоятельствах находят в себе силы подняться под ударами судьбы и снова улыбнуться миру и самой себе. И Марго тоже при сильном желании могла бы смериться с неизбежным — принять сложившуюся ситуацию как данность и попытаться найти утешение в том, что у нее было: любящий муж, достаточно интересная работа, подруги.

Наконец, в отличие от тысяч простых москвичей, ютящихся в переполненных коммуналках и едва сводящих концы с концами, Маргарита Павловна жила, словно старорежимная аристократка: муж не ограничивал ее в расходах, разрешал пользоваться своей персональной служебной автомашиной; дважды в год Марго обязательно ездила на отдых в Сухуми, Ялту или в Ессентуки. Причем на курорт семьи руководителей советской авиапромышленности и пассажирской авиации доставлял специальный самолет. Этот бывший самолет-разведчик Р-6 специально переоборудовали на 22-м заводе в московских Филях в воздушный лимузин повышенной комфортности. Далеко не каждый американский миллионер имел возможность летать с такими удобствами, как Маргарита Павловна и ее подруги из узкого круга наркомовских и кремлевских жен. Также к услугам Марго всегда была шикарная казенная дача.

Одним словом, причин, если и не для счастья, то хотя бы для благодарного довольства жизнью, было не так уж и мало. Но Маргарита Павловна избрала иной путь — вечных страданий и обвинений. Депрессии у нее чередовались со вспышками агрессии, и тогда виновником всех несчастий несостоявшейся матери и актрисы становился хозяин дома, из-за которого она бросила когда-то сцену и пошла на аборты. Неудивительно, что уставший от постоянных придирок мужчина рад был воспользоваться любой возможностью, чтобы как можно больше времени проводить вне дома — на службе или в командировках.

Усыновляя сына погибшего пилота, Яков Давыдович очень надеялся, что с его появлением в душе жены проснутся неистраченные материнские чувства и в доме наконец воцарится мир. Но он сильно ошибся! С первого дня Маргарита Павловна стала смотреть на Борьку, как на гадкого утенка, вероломно подкинутого ей вместо украденных судьбой родных детей. Но она не желала никого иметь «вместо»! Каждую минуту играющий в комнате, обедающий или спящий чужой мальчик напоминал женщине о том, что на этом самом ковре, за этим столом, на этой кровати могли играть, есть и спать ей собственные дети. За это она практически сразу возненавидела «подкидыша» и не упускала ни одной возможности выместить на нем свою злобу. Но и мальчик быстро научился отвечать мачехе взаимностью. Он буквально на глазах превращался в дикого звереныша, готового в любой момент показать острые зубки и выпустить коготки…

Конечно, Яков Давыдович не мог не видеть, что происходит, но не мог же он сдать приемного сына в детский дом. Это могло самым неблагоприятным образом сказаться на его карьере и даже стать поводом для серьезного разбирательства на парткоме Главка. Ведь его, как теперь стало понятно, ошибочное решение принять в свою семью сына героя Гражданской войны одобрили на самом верху!

В такой патовой ситуации оставалось ограничиваться мягкими уговорами жены и периодическими воспитательными внушениями подростку. Но это мало помогало: Маргарита Павловна продолжала открыто демонстрировать ненависть по отношению к подкидышу, а Борька все меньше считался с новыми родителями. Его совершенно не волновало, что учителя и директор школы жалуются на него Фальманам. Подросток регулярно прогуливал уроки, проводя время в компании дворовой шпаны. Трижды Нефедова с дружками доставляли в местное отделение милиции за мелкие правонарушения. И каждый раз Яков Давыдович, бросив все дела, мчался его выручать. При этом он прилагал все усилия, чтобы факт задержания его воспитанника не получил огласки. Но и терпение приемного отца было не беспредельным…

Однажды Борька нашел спрятанный ключ от ящиков рабочего стола «родителя» и стащил его наградной браунинг с полной обоймой патронов. Как и следовало ожидать, организовавших в Парке культуры стрельбу по воронам оболтусов задержал милицейский наряд. После трудного разговора с как обычно примчавшимся на выручку «папашей» дежурный по отделению милиции передал юных стрелков Фальману. Этим же вечером дома между приемным отцом и подростком состоялся серьезный разговор:

— Ну вот что, Борис, живи дальше как знаешь, — грустно признал свою педагогическую недееспособность Яков Давыдович. — Только давай заключим соглашение: мы с женой больше не будем лезть тебе в душу и ограничивать твою свободу. Эта квартира по-прежнему останется твоим домом. Но за это ты должен обещать мне воздерживаться от откровенно бандитских вылазок. Согласен?

Борька принял предложенные условия, и с того дня Маргарита Павловна действительно уже не пыталась его воспитывать, а ее муж — тот и вовсе перестал замечать, что кроме него и супруги в квартире живет еще кто-то. Возвращаясь вечером домой со службы, он не здоровался с Борькой, а когда случалось сидеть с ним за одним столом, проскальзывал по лицу юноши равнодушным взглядом. Если же все-таки появлялась необходимость личного контакта, то Яков Давыдович, смотря мимо воспитанника, изрекал нейтральную фразу типа: «У нас на работе для детей сотрудников билеты в цирк распространяют. И как?»

Борьку вполне устраивало, что приемные родители его кормят, одевают и при этом больше не требуют жить по их правилам. Он успел полюбить свободу и готов был за нее даже жить на улице и самостоятельно добывать себе пропитание. Хотя было очень даже неплохо, что от него никто не требовал такой жертвы.

В этот год в жизни Нефедова произошли большие перемены. Все началось с того, что однажды покровительствующий их дворовой компании молодой вор по кличке Матрос предложил ему поучаствовать в «настоящем деле»: надо было проникнуть в административное здание на территории железнодорожной товарной станции и похитить из одного кабинета печатную машинку. В те годы хороший «Ремингтон» или «Ундервуд» стоил больше тысячи рублей. Для сравнения: следователь прокуратуры в начале 1930-х годов получал оклад 75 рублей. То есть намечалась крупная кража, сильно отягощаемая тем обстоятельством, что хищению должна была подвергнуться государственная собственность.

Мелкие правонарушения, которые до сих пор числились за Нефедовым, выглядели цветочками по сравнению с предприятием, на которое его пытался сагитировать Матрос. Но Борька не хотел идти на откровенное воровство. К тому же он помнил про обещание, данное приемному отцу, — не участвовать в откровенной уголовщине. Матросу пришлось несколько дней уговаривать намеченного в подельники пацана.