Антон Кротков - Воздушный штрафбат

За окном весело перекликались паровозные гудки, грозно ругался женским голосом громкоговоритель на какого-то бригадира грузчиков по фамилии Горохов. По путям суетливо бегала маневровая «кукушка», [50] Сленговое прозвище маневрового паровоза. собирая вагоны для нового состава. Там, за решеткой окна, кипела незнакомая Борьке деловитая жизнь…

Линейный отдел железнодорожной милиции располагался в здании пассажирского вокзала. Стены и пол комнаты, в которой ожидал решения своей участи Нефедов, а также скамья, на которой он сидел, и служебный стол задержавшего его милиционера — все было выкрашено в один казенный коричневый цвет. Единственным украшением помещения служил настенный плакат: «Нет пощады расхитителям народной собственности!» На нем огромный милиционер безжалостно расправлялся со всевозможными жуликами и спекулянтами, напоминающими разбегающихся тараканов. Борька старался не встречаться с суровым взглядом плакатного борца с уголовной нечистью, но тот будто нарочно смотрел именно в его угол.

— Что же мне с тобой делать, «парашютист»? — размышлял вслух инспектор. Он задумчиво поглаживал пальцами свои пшеничного цвета усы и совсем не сердито, словно удивляясь, разглядывал задержанного паренька.

— Ты хоть понимаешь, в какое дело влип, нахаленок?! Вот сейчас оформлю твое задержание, и все — пойдешь под суд — по 12-й статье Уголовного кодекса. А там колония для малолетних преступников. Родителей сможешь видеть только по разрешенным свиданиям. Тебе лет-то сколько?

— Пятнадцать.

Милиционер помрачнел лицом, нехотя взял листок бумаги, обмакнул разбитое перо в чернильницу и начал что-то писать. Делал он это с таким ожесточенным видом, словно собирался окончательно доломать перо.

Борька уже смирился с мыслью, что на этот раз ему вряд ли удастся избежать серьезного наказания. На заступничество приемного отца надежды не было, ведь Нефедов нарушил данное Фальману слово не участвовать в уголовных делах. Да он бы сейчас и не принял помощь Якова Давыдовича, ведь это означало признать себя полным ничтожеством, треплом…

За дверью кто-то несколько раз деликатно кашлянул, затем тихо постучал.

Не отрываясь от своей писанины, милиционер недовольно крикнул:

— Ну! Давай без церемоний!

В помещение важно вошел высокий худой старик. Степенный, бородатый, в видавшей виды железнодорожной фуражке, в черном засаленном форменном бушлате и шароварах, заправленных в сапоги. Старик очень чинно поздоровался с милиционером и внимательно взглянул на Нефедова.

Сразу переменившись в лице, милиционер приветливо воскликнул:

— А, здоров, Степаныч! Что ж ты, с утра медведя напротив моих окон пускаешь, [51] «Пускать медведя» — на железнодорожном сленге означает выпускать из паровозной трубы черный дым. а поздороваться с приятелем времени нет.

— В прежние времена, — с большим достоинством заговорил старик, — когда я на курьерском прибывал на крупную станцию, тотчас половой [52] Официант. из пассажирского ресторана первого класса выбегал на перрон — поднести мне прямо к поручням рюмку анисовой или смирновки [53] Сорта отборной водки. и хорошей закуси — непременно на серебряном подносе. «Откушайте, господин механик!» — говорил он мне. А я непременно в белых перчатках и в полном вицмундире, ну точно как афицер какой выходил!

— Так ты, что же, выходит, по господскому званию тоскуешь? — ехидно усмехнулся милиционер. — Пора уж, старик, о прошлых-то временах забыть.

— Дурак ты, Кондраша, хоть и при власти состоишь, — беззлобно огрызнулся дед, сверкнув на милиционера белками глаз. От въевшейся в кожу угольной пыли его веки казались подведенными темной тушью.

— Не по званию я тоскую, а по — отношению! Народ ремеслом перестал дорожить, машину уважать разучился. Мне вчерась один деповский рассказывал, как ныняшная молодежь свои паровозы называет.

— И как же?

— «Касса»! — с возмущением фыркнул старик. — Для них локомотив — всего-навсего казенная рабочая лошадка для заработка. А для меня, моего отца, деда Фрола машина была и вторым домом, и членом семьи, и храмом. Мне по молодости лет дед подзатыльники отвешивал, если я позволял себе свистнуть или высморкаться в паровозной будке. Скверное слово сказать в машине считалось за великий грех, а тут — «касса»!

— Э-ка, куда тебя шатнуло, Степаныч! — хохотнул милиционер, закуривая. — Храмы кончились вместе с революцией. А для рабочего человека что станок, что твой паровоз — всего лишь орудие груда, и делать из него культ — не по-пролетарски.

После такого выговора старик на некоторое время обиженно замолчал. С разрешения хозяина помещения он вынул кисет, насыпал в кусочек газеты зеленой самогонной махорки, обстоятельно скрутил папироску. Немного покурив в задумчивости, машинист выругался в ответ на какую-то свою мысль.

— Э-ка заноза-то!

Вскоре выяснилось, что пришел он к приятелю-инспектору искать защиты от произвола его сослуживца. Кто-то «настучал» в местную милицию, что будто бы машинист маневрового паровоза велел своему помощнику скинуть с тендера мешок с казенным угольком возле домика одинокой вдовушки, что стоял сразу за семафором. Уполномоченный ОБХСС по фамилии Ерохин пригрозил 72-летнему ветерану уголовным делом и пятью годами Соловков. Дед был не столько даже напуган, сколько оскорблен тем, что его записали в воры. Светлоусый милиционер обещал старику поговорить с сослуживцем и попробовать замять скверную историю.

— У тебя ко мне все? — спросил он у старика, давая понять, что теперь ему пора заниматься служебными делами. Но машинист не торопился уходить. Он вновь с оценивающим прищуром оглядел понурую фигуру задержанного подростка, после чего поинтересовался у приятеля:

— А за что ты паренька в оборот берешь, Кондраша?

— А вот это не твоего ума дело, гражданин Купцов. А будешь в оперативные дела встревать, так я тя вмиг оформлю! — строго предупредил милиционер. — И запомни: на службе я тебе не Кондраша, а официальное лицо: товарищ уполномоченный отдела охраны НКПС. [54] Народный комиссариат путей сообщения.

Старик вновь на некоторое время замолчал, задумчиво пуская под сводчатый кирпичный потолок густые облака ядреного махорочного дыма. Он давно изучил взрывной, но отходчивый нрав своего знакомого и тактично пережидал, пока тот немного «стравит избыточный пар»…

После некоторой паузы машинист дипломатично завел разговор о молодой жене и маленьком сыне милиционера, осторожно вновь подводя беседу к заинтересовавшему его подростку. В конце концов светлоусый сам рассказал старику все подробности задержания юного воришки: