Владислав Смирнов - Ростов под тенью свастики

М. ВДОВИН. Что обидно: я не знаю, или это делалось преднамеренно, или это был наш порочный стиль, но информация запаздывала очень сильно. Мы никогда не знали, что и где происходит. Когда отправляли эвакуированных на юг, в сторону Сальска, никто не знал, что танки немцев уже устремились туда. И вот туда была отправлена редакция сатирического листка «Прямой наводкой». В 1942 году дополнением к газете «Молот» стал выходить этот листок: в нем высмеивались немцы, печатались анекдоты о них, была критика фашистской верхушки, оккупационного режима. Листок этот, как и сама газета, стоил 20 копеек. Редактором его была Елена Ширман. Редакция, в полном составе попала в плен, и их всех расстреляли.

При бомбежке Ростова немецкой авиацией наших так называемых, ястребков и близко не было видно. С немцами в небе воевали одни зенитчики. Истребители появились только в 43-м году.

Ш. ЧАГАЕВ. Из воспоминаний обер-лейтенанта Курта Майзеля, записанных мною в Веймаре:

«Выздоровев после контузии, полученной под Ростовом в 41-м году, я уехал в отпуск в свой родной Веймар. Жена меня упрекнула за то, что я не посылаю из России, как это делают другие, посылки с одеждой и обувью. Моя милая Грета не представляла, как живут здесь люди. Пройдя центральную Европу и Балканы, я нигде не встречал такой нищеты, как в России, хотя и считал Советский Союз благополучной страной.

После отпуска я в январе 1942 года вернулся в свой полк. Меня отозвали с передовой в штаб 111-й пехотной дивизии, в которой я служил. Она находилась тогда в Таганроге. Мне присвоили звание обер-лейтенанта и предложили пройти месячные курсы фронтовых разведчиков в абвер-группе 102, размещавшейся в Таганроге. Нас усиленно обучали русскому языку.

Мне, как бывшему учителю литературы, разговорная речь давалась лучше, чем другим. Один раз в неделю нас возили в лагерь военнопленных, и там мы упражнялись — отдавали русским военные команды, старались находить с ними контакт. Помогали нам и переводчики. Мне удалось уговорить двух парней помогать мне вербовать будущих диверсантов. Так я стал фронтовым разведчиком абвера. Должен признаться, что мои друзья-офицеры по дивизии стали относиться ко мне с некоторой опаской и подозрением. Это меня не устраивало, потому что я по натуре человек веселый и общительный.

После взятия Ростова 24 июля меня направили с абвер-группой для организации филиала школы диверсантов. Так я оказался второй раз в Ростове. Теперь я чувствовал себя уверенней, прогуливался по улицам, иногда посещал рынок у собора с разбомбленной колокольней. В отличие от зимней оккупации 41-го года горожане уже как-то привыкли к нам, общались и чувствовалось, что они приспосабливаются к жизни. Однажды в августе нас, офицеров абвера, собрал начальник школы и познакомил с пожилым человеком. Им оказался атаман донских казаков Краснов. Это был мужчина лет шестидесяти, с окладистой бородой и живыми глазами. Одет он был в казачью форму, но френч почему-то сшил из немецкого темно-зеленого сукна. Разговор шел через переводчика. Краснов сказал, что скоро в ростовскую школу приедут двести молодых казаков, но впоследствии он решил сам обучать своих казаков в Новочеркасске».

М. ВДОВИН. После того, как немцы заняли Ростов, примерно в начале августа 42-го года, начались бомбежки города нашей авиацией. Немцы бомбили так: летит самолет и сбрасывает одну-две бомбы постепенно по всему маршруту. Наш вываливал весь груз в одно место. Там образовывалась огромная яма. Еще тактика нашей авиации: с наступлением темноты и до рассвета один-два самолета прилетали с интервалом десять-пятнадцать минут. И так они держали город всю ночь в напряжении. Разрушений было очень много. Я видел один большой пожар. На углу Соборного переулка и Московской улицы, где сейчас по сторонам два скверика, — с одной стороны был так называемый тогда «черный магазин», с другой — школа. Ночи тогда были лунные. И вот в одну из таких ночей собор послужил ориентиром уже для наших летчиков. Самолет высыпал груз в одно место и уничтожил эти два здания, а потом все горело. И бомбили наши город примерно до конца августа.

Н. КОРОЛЕВА. Я была дурная, лезла везде, где надо и не надо. Калмыки вели колонну наших пленных. Они были жалкие, потрепанные, все в грязи. Один конвоир ударил красноармейца прикладом. Я подскочила и на него озверилась: «Что ты делаешь, сволочь?» А он на меня — с нагайкой. Тут подбежал какой-то мужчина. Под руку — и затолкал меня в подъезд. «Что вы делаете? Они вас убьют, ведь вы ничем не поможете». Я его и раньше встречала на пекарне, где я работала, — высокий, говорил всегда ласково, со всеми здоровался. Я спросила у него: «А где вы работаете»? Он ответил: «Где работал, там и работаю». И я заключила: его оставили наши.

М. ВДОВИН. Немцы организовали население на разборку баррикад. Подъезжает немецкая агитмашина. Ставят какую-нибудь пластинку, обычно немецкую, но крутили и «Катюшу», и «Андрюшу». Собирается народ. Подъезжает полевая кухня. Выходит немец: вот задание. Мы баррикаду сейчас взорвем, а обломки надо будет погрузить в машину. Засыпали обычно ими рвы и траншеи. По окончании работы — обед. Полевая кухня готовила не то густой суп, не то жидкую кашу, обычно из перловой или ячневой крупы, с кусочками какой-то требухи. Немцы мясо брали себе, а сюда давали отходы. Всем, кто работал, наливали по черпаку этой каши. Отец, дядька иногда ходили на разборку баррикад.

В. ГАЛУСТЯН. На разборке баррикад работала и моя мама вместе с соседкой тетей Полей Карпушкиной. Один немец ходил в качестве надсмотрщика. Мама мне и говорила: «Наши заставляли строить эти укрепления, эти пришли, заставили разбирать». А промежуток времени между этим «строительством» был маленький. Немец как-то подошел к маме с тетей Полей и на чистом русском языке сказал: «Их строили по нашему плану, чтобы они мешали отступлению вашей армии. Мы специально перегородили все улицы». Это оказался русский. Не знаю, так ли было на самом деле или он просто побахвалился. Немецкую форму он носил с гордостью. А эти укрепления действительно мешали нашим отступающим частям выходить к переправам через Дон.

М. ВДОВИН. 9 августа немцы вывесили приказ: евреям готовиться к переселению. Оно начнется 11 августа. Национальность устанавливалась по отцу. Если отец еврей, мать русская — дети считаются евреями. Если наоборот — мать еврейка, то дети — русские. С собой полагалось иметь личные вещи, продукты на несколько дней и ключи от квартиры. Со сборных пунктов их отправляли в Змиевскую балку и там расстреливали. Как потом сообщила наша печать, было уничтожено свыше 11 с половиной тысяч евреев.

В. ВИННИКОВА. Видела я, как евреев на машинах в Змиевскую балку на расстрел возили. Становилась на забор и смотрела — это от нас недалеко было, мы жили в районе Ботанического сада. Их выгружали из машин прямо в ямы.