Вениамин Дмитриев - Тайна янтарной комнаты

— Ты уж потерпи немножко, Женюшка, не бойся, родненький. Здесь до нас снаряды не достанут, сынок. Переждем как-нибудь. Недолго теперь осталось — рядом они, наши-то.

«Наши… Она вот ждет их, — думала Руденко. — А я? Жду я или нет? Пожалуй, все-таки, жду. Но — что будет, что будет?..»

К вечеру обстрел прекратился. Разнесся слух, что русские отошли от Штаблага. И верно, наутро дворец снова заняли гитлеровские подразделения и походный лазарет. Беженцы шли сюда почти непрерывным потоком. Комнату, которую занимала Руденко, осаждали поминутно, требуя ее освобождения. Приходилось впускать беженцев и днем и ночью.

Так продолжалось несколько дней. То воинские части и немцы, работавшие в имении, а вслед за ними и беженцы, уходили на запад, то новая волна солдат и беженцев заполняла полуразрушенный дворец. И снова гитлеровцы требовали от Руденко выкинуть ящики во двор, и снова Ангелина Павловна убеждала, просила, потрясала бумажкой, подписанной доктором Роде, хотя на нее теперь почти никто не обращал внимания. Однако способность безрассудно повиноваться, выработанная долгими годами муштры, еще не покинула немцев окончательно. Никто не осмелился насильно заставить Руденко подчиниться. Ей лишь поминутно твердили, что следует уходить, потому что дворец все равно будет или взорван или разрушен во время обстрела.

— Русские увидят здесь одни развалины! — то и дело повторяли гитлеровские офицеры.

Теперь Руденко до конца осознала весь ужас своего положения. Единственную возможность спастись и хоть как-то оправдать свое предательство — если могло быть ему оправдание — она видела в спасении экспонатов. Руденко решила перенести ящики в огромный пустой погреб. Но как это сделать? Одной ей не справиться с этим.

Тогда она обратилась с просьбой к русским рабочим, к тем, кого еще вчера считала чужими, далекими, неспособными оценить и понять значение сокровищ, которые охраняла она, искусствовед. И эти простые, не слишком образованные люди откликнулись сразу, со всей широтой русского сердца. Круг понятий Руденко замкнулся: немцы, которых она считала ценителями культуры, оказались варварами. «Мужики», на которых она взирала свысока, рисковали жизнью, спасая картины, которых они не видели ни разу в жизни.

Вьюжной ночью тайком они перенесли ящики в подвал. Руденко заперла погреб на замок, ключи спрятала у себя на груди. Наутро комната, в которой жила Ангелина Павловна, оказалась занятой солдатами. Вещи и документы Руденко, составленный ею каталог икон остались там, и выручить их не было никакой возможности. Только крохотная сумочка с советским паспортом и несколькими немецкими удостоверениями оказалась у нее в руках.

Следующую ночь Руденко провела в соседней с погребом комнатушке. Здесь же спали немецкие солдаты. Ангелина Павловна несколько раз выходила, чтобы проверить, цел ли замок на дверях погреба.

Утром трое офицеров в закопченных шинелях и помятых фуражках потребовали от Руденко открыть погреб. Она повиновалась. Потрогав ящики ногой, старший отрывисто спросил:

— Что там?

— Картины. Иконы. Киевский и кенигсбергский музеи, — тоже отрывисто ответила Руденко.

— Ценные?

— Да, да, очень, — заторопилась она, надеясь, что офицеры помогут ей сохранить ящики.

— И все это достанется русским? — злобно спросил один из них.

— Ну, русским достанется немногое! — сердито возразил другой и хлопнул дверью. Руденко снова навесила замок и поплелась в свою каморку.

Через полчаса, подойдя к погребу, она с ужасом увидела, что дверь сорвана с петель. Но ящики пока оставались на прежних местах. Рабочие помогли Руденко забаррикадировать проем разным хламом, собранным в подвале, — досками стульями, столами. Дверь завалили еще и старыми матрацами и прочим скарбом.

Вскоре налеты советской авиации возобновились с новой силой. Гитлеровцы начали отходить. Тогда-то Руденко прибежала в домик для прислуги, где теперь ютились русские и поляки.

— Господа! Товарищи! Я прошу вас: давайте организуем охрану дворца. Пусть одни займут места снаружи, другие — внутри здания. Поймите, картины надо спасти любой ценой!

— Это невозможно, пани, — откликнулся пожилой поляк. — Посмотрите — кругом швабы, все запружено машинами, лошадьми, повозками, кухнями, орудиями. Нас никто не подпустит к замку. Либо перестреляют, либо погонят за собой. Лучше немного переждать, пани.

Руденко одна вернулась во дворец. Все вокруг сотрясалось от разрывов артиллерийских снарядов, за прудом разгоралось зарево, и вода от этого казалась лилово-багровой.

Гитлеровцы поспешно отступали. Уже слышны были пулеметные очереди. Бой разгорался неподалеку.

Было уже темно, когда в комнату к русским рабочим ворвались двое солдат, одетые в серые мундиры, с автоматами на груди. Они потребовали, чтобы рабочие немедленно уходили с немецкими войсками, угрожая расстрелом каждому, кто попытается остаться. Но тут внезапно раздался сильный взрыв, небо будто раскололось-пополам и обрушилось совсем рядом. Немцы молнией выскочили во двор.

Руденко вышла из дому и, прижимаясь к стене, бросила взгляд на дворец. Там сейчас хранилось все, от чего зависела ее судьба, ее жизнь.

Стрельба раздавалась все громче, все отчетливее. Было ясно, что до прихода советских войск оставались считанные часы.

И вдруг над крышей дворца взвилось огромное пламя. Руденко видела, как солдаты бросали в окна факелы. Огонь мгновенно охватил весь замок.

— Товарищи, товарищи, на помощь! — отчаянно закричала Ангелина Павловна, распахивая двери в домик. — Горит!

— Нехай горит, черт с ним, — зло отозвался мужской голос. — Нашего больше пожгли.

— Товарищи, так там же картины, вы понимаете, картины, им цены нет, товарищи! — умоляюще говорила Руденко, заглядывая в глаза каждому, кто стоял рядом.

— Картины картинами, а людей тоже пожалеть надо. Видишь? — и седоусый мужчина показал в окно. Там беспрерывным потоком тянулись колонны немецких войск. — Кто же тебя подпустит? Иди, коли жизнь тебе напоследок не дорога стала.

Несколько часов двигались войска мимо дворца. Багровое пламя освещало им путь — последний путь разгромленной фашистской армии. А у дверей домика, что стоял поодаль, плакала пожилая усталая женщина в накинутом на плечи пальто.

Поздний зимний рассвет еще не наступил, когда в Вильденгоф вступили подразделения Советской Армии.

Дворец догорал. Только кое-где временами еще вспыхивали последние языки пламени, да удушливый дым темной пеленой застилал окрестность.

Майор в запачканном копотью полушубке приказал всем, кто оставался в имении, немедленно уходить в город Ландсберг, расположенный в семи километрах от Вильденгофа. Взяв под руку старушку няню, Руденко машинально поплелась туда, забыв, казалось, обо всем на свете.