Векослав Калеб - Прелесть пыли

— Мы ничего ему не сделали, — сказал мальчик. — Пусть сам скажет. Мы ему предложили за хлеб часы. Он не хочет — ну и дело с концом.

— Дело с концом? Нет этому делу конца! Накидываетесь на людей в их собственном доме. Мы этого не допустим. Вам это даром не пройдет!

Партизаны поняли, что бородач тоже тянет время, явно ожидая подмоги.

Мальчик выхватил из кармана гранату. Она была без предохранителя.

— Мы мирно шли своей дорогой, — сказал он, — мирно попросили продать хлеба. Только тронь! Швырну гранату об пол, и мы все взлетим — косточек не сосчитаешь! Убирай пистолет и прочь с дороги! — закончил мальчик, подняв гранату. — Мы никому ничего не сделали.

Бородач задумался. Не опуская пистолета, он переводил взгляд с одного партизана на другого.

Голый безмолвно следил за каждым его движением: взгляд у него стал жестким, лицо побледнело.

— Нам жизнь не так уж дорога, — сказал мальчик. — Если и вам…

— Выходите, — оборвал его бородач. — Проваливайте! Нечего меня учить, у самого голова на плечах.

Он посторонился и дал им пройти.

Голый вышел спокойно, не спуская глаз с бородача, мальчик — за ним. Когда они очутились во дворе, бородач тоже вышел, все еще с поднятым пистолетом. По его физиономии было видно, что он по-прежнему колеблется и жалеет, что отступил от задуманного.

Партизаны внимательно следили за ним, отходя таким образом, чтоб не терять его из виду и не поворачиваться к нему спиной. Оба молчали. Казалось, все слова исчезли, — сейчас они были просто не нужны.

— Убирайтесь, — сказал бородач.

Голый был убежден в справедливости своего приговора. Как только он увидел золото, разговаривать стало не о чем.

Пристально вглядываясь в глаза бородача, он понял, что так уйти нельзя.

Стремительным движением он сунул руку за патронташ, выхватил пистолет и дважды выстрелил в грудь бородачу. Тот упал как подкошенный, а партизаны побежали со двора, торопясь укрыться в горах.

Старый крестьянин, остававшийся в доме, решил, что сын уложил обоих, и поэтому довольно долго во дворе стояла тишина. Партизаны рассчитывали на это и спешили воспользоваться передышкой. Когда они уже были метрах в ста от дома, раздался крик крестьянина.

— О-о! — вопил он. — Убили Мому-у-у…

Вслед за тем раздались шум, крики; вначале доносились отдельные женские голоса, затем голосов стало больше, к ним присоединились детские и мужские. Прогремело даже три выстрела. Голоса, отражаясь от горы, терялись в долине, уносимые ветром.

Партизаны шли шагом, чуть быстрее обычного. Мальчик один раз оглянулся. Голый упорно смотрел вперед. Очень скоро они достигли вершины. Они и сами не заметили, как это случилось, думали, что у них не хватит сил и на половину пути, и мысленно готовились к бою. Теперь, когда им открылось множество дорог: и густой кустарник, и еле видные тропы по лесистому склону, они опустились на камень у края тропы.

— Золото, — отдуваясь, процедил сквозь зубы Голый.

На околице села суетилась группа людей в черных меховых папахах с винтовками в руках. Люди шли в их сторону, но как-то нерешительно, вяло, около дома бородача каждый раз застревали. Наконец человек пять, растянувшись цепочкой, полезли в гору.

— Идут, — сказал мальчик.

— Золото, — все еще задыхаясь, сказал Голый.

— Прятались. Решили, что мы авангард, — сказал мальчик. — А увидели, что нас двое, и осмелели.

— Ты видел, а? Золото?!

Они встали и не спеша зашагали дальше. Торопиться было некуда. Свернули только на гребень горы, чтоб держаться выше и в случае надобности принять бой.

— Не очень-то охотно пошли они за нами — прослышали, верно, о пулемете.

Так они и шагали совершенно беззаботно, словно ничто не могло помешать им в пути; в желудке было пусто, голова кружилась, в глазах все прыгало.

Теперь между ними встала смерть. Бородач завертелся на месте, как бурав. Он падал на землю тяжело и, упав, превратился в обыкновенный темный бугорок, а потом — в темное бесформенное пятно. И вот крикнул отец. Партизанам показалось, что он закричал не от горя и отчаяния, а чтоб поднять тревогу, призвать свидетелей и, ликуя, обличить виновников.

Посреди двора осталось пятно. Мало-помалу в сознании мальчика оно превратилось в пятно среди бескрайней, солнечной, светлой, весенней чистоты.

Такое же чувство испытывал и Голый. И он тоже старался осмыслить то, что произошло.

И тот и другой обнаружили, что стали меньше дорожить жизнью. Стоит человеку однажды лишить кого-нибудь жизни, как он теряет представление о ее ценности и границах.

Они шли, не оборачиваясь, не думая о погоне, не опасаясь пули в спину. Оба были словно защищены своим смятением: что бы ни ждало их впереди, все казалось легче того, что случилось, и сознание этого делало их неуязвимыми.

Много смертей они перевидали на своем веку, много людей погибло от их руки.

Они воевали уже несколько лет. Борьба была жестокой, тяжелой, кровопролитной, но ни тому, ни другому до сих пор не доводилось сталкиваться с такой смертью — не на поле боя.

В молчании они взбирались на новую гору. Опять тяжело волочили ноги, спотыкались, шатались, однако о еде и отдыхе не помышляли. Все сразу осточертело, и они не видели вокруг себя ничего, за что стоило бы ухватиться.

Но все-таки оба понимали, что на мир им мешает смотреть это черное пятно и что от него надо поскорее освободиться.

— Золото, — произнес Голый после долгого молчания.

— Высшая мера наказания, — заговорил наконец и мальчик.

Голый не отвечал, безмолвно одолевая крутой подъем. Тащился с пулеметом на плече и глядел прямо перед собой, словно прятал лицо, словно смотрел только в будущее.

Мальчик плелся за ним. Он все время думал о своем товарище. Молчание тяготило его.

— Ты быстро сообразил, что делать, — сказал мальчик. — Лучше не придумаешь. Он преступник. Понял, для чего он оружие носит? Мародер, золото собирает. Рыскает за итальянцами по сожженным селам и городам, подстерегает на дорогах беженцев. Мародер. Ничего лучшего ты не мог сделать.

В голосе мальчика Голый все же уловил какую-то неуверенность, чуть заметную, слабую, но все же неуверенность, смешанную с состраданием и чувством вины.

— Он выстрелил бы нам в спину, — продолжал мальчик, — я в этом уверен. Ему это не впервой.

Голый молчал.

— Полдень, — сказал мальчик. — Полдень.

Они обходили крутой, поросший лесом холм — таких холмов здесь было как волн в море. Неожиданно на них снова повеяло запахом смерти.

Мальчик вздрогнул. В его воображении опять встало темное пятно посреди двора. Он быстро обвел глазами склон и увидел за кустом пять трупов, беспорядочно сваленных в кучу. Люди погибли не от голода и истощения, а от пуль бандитов — это было ясно.